Ломоносов – великий муж по оценке А.Н. Радищева
Последняя глава «Путешествия…» называется «Слово о Ломоносове», но периодически - как и в других главах - А.Н. Радищев делает обобщения:
«Человек рождённый с нежными чувствами одарённый сильным воображением, побуждаемый любочестием, изторгается из среды народныя. Восходит на лобное место. Все взоры на него стремятся, все ожидают с нетерпением его произречения. Его же ожидает плескание рук или посмеяние горшее самыя смерти.
Как можно быть ему посредственным?
Таков был Демосфен, таков был Цицерон; таков был Пит; таковы ныне Бурк, Фокс, Мирабо, и другие. Правила их речи почерпаемы в обстоятельствах, сладость изречения в их чувствах, сила доводов в их остроумии. Удивляяся толико отменным в слове мужам, и раздробляя их речи, хладнокровные критики думали, что можно начертать правила остроумию и воображению, думали, что путь к прелестям проложить можно томными предписаниями. Сие есть начало риторики. Ломоносов следуя незамечая того, своему воображению исправившемуся беседою с древними писателями, думал так же, что может сообщить согражданам своим, жар душу его исполнявший. И хотя он тщетный в сём предприял труд, но примеры приводимые им для подкрепления и объяснения его правил, могут несомненно руководствовать, пускающемуся в след славы, словесными науками стяжаемой.
Но если тщетной его был труд в преподавании правил тому, что более чувствовать должно нежели твердить; Ломоносов надежнейшия любящим Российское слово, оставил примеры в своих творениях. В них сосавшия уста сладости Цицероновы и Демосфеновы, разтворяются на велеречие. В них на каждой строке, на каждом препинании, на каждом слоге, по что не могу сказать при каждой букве, слышен стройной и согласной звон столь редкаго, столь мало подражаемаго, столь свойственнаго ему благогласия речи.
Прияв от природы право неоцененное действовать на своих совремянников, прияв от неё силу творения, поверженный в среду народныя толщи, великий муж действует на оную, но и не в одинаком всегда направлении. Подобен силам естественным действующим от средоточия, которыя простирая действие своё во все точки окружности, деятельность свою присну везде соделовают. Тако и Ломоносов действуя на сограждан своих разнообразно, разнообразныя отверзал общему уму стези на познании. Повлекши его за собою во след, разплетая запутанный язык на велеречие и благогласие, неоставил его при тощем без мыслей източнике словесности. Воображению вещал: лети в безпредельность мечтаний и возможности, собери яркие цветы одушевленнаго, и вождаяся вкусом украшай оными самую неосязательность. И сё паки, гремевшая на Олимпических играх Пиндарова труба, возгласила хвалу всевышняго во след Псальмопевца.
На ней возвестил Ломоносов величие предвечнаго, возседающаго на крыле ветренней, предшествуемаго громом и молниею, и в солнце являя смертным свою существенность, жизнь. Умеряя глас трубы Пиндаровой, на ней же он воспел бренность человека и близкой предел его понятий. В бездне миров безпредельной, как в морских волнах малейшая песчинка, как во льде нетающем николи, искра едва блестящая, в свирепейшем вихре как прах тоньчайший, что есть разум человеческий? - Сё ты о Ломоносов, одежда моя тебя не сокроет.
Не завидую тебе, что следуя общему обычаю ласкати царям, нередко недостойнным нетокмо похвалы стройным гласом воспетой, но ниже гудочнаго бряцания; ты льстил похвалою в стихах Елисавете. И если бы можно было без уязвления истинны и потомства, простил бы я то тебе ради признательныя твоея души ко благодеяниям. Но позавидует, немогущий во след тебе ити писатель Оды, позавидует прелестной картине народнаго спокойствия и тишины, сей сильной ограды градов и сел, царств и Царей утешения; позавидует безчисленным красотам твоего слова; и если удастся когда либо достигнуть непрерывнаго твоего в стихах благогласия, но доселе неудалося ещё никому. И пускай удастся всякому превзойти тебя своим сладкопением, пускай потомкам нашим покажешся ты нестроен в мыслях, неизбыточен в существенности твоих стихов!.... Но возри: в пространном ристалище, коего конца око недосязает, среди толпящейся многочисленности, на возглавии, впереди всех, сё врата отверзающ к ристалищу, сё ты. Прославиться всяк может подвигами, но ты был первый. Самому всесильному нельзя отъять у тебя того, что дал. Родил он тебя прежде других, родил тебя в вожди, и слава твоя есть слава вождя. О! вы доселе безплодно трудившиеся над познанием существенности души, и как сия действует на телесность нашу, сё трудная вам предлежит задача на испытание.
Вещайте, как душа действует на душу, какая есть связь между умами? Если знаем, как тело действует на тело прикосновением, поведайте, как неосязаемое действует на неосязаемое, производя вещественность; или какое между безвещественностей есть прикосновение. Что оно существует, то знаете. Но если ведаете, какое действие разум великаго мужа имеет над общим разумом, то ведайте ещё, что великий муж может родить великаго мужа; и сё венец твой победоносный. О! Ломоносов, ты произвёл Сумарокова».
Радищев А.Н., Путешествие из Петербурга в Москву, М., «Эксмо», 2006 г., с. 235-238.
