Демократизация искусства по Йовану Скерличу
Йован Скерлич прочитал в Белградском университете лекцию, где сказал:
«Если существовал когда-нибудь человек, который был эстетом с ног до головы, эстетом в самом подлинном в самом благородном смысле этого слова, то это был Рёскин, основатель Религии красоты, человек, который умел необычайно сильно чувствовать и описывать прекрасное, который был весь проникнут им и жил только для него. В одном месте он говорит: «До тех пор, пока человеческие существа вокруг нас мучаются от голода и холода, искусство невозможно, так же как невозможна какая бы то ни было дискуссия о том, что роскошь одежды и обстановки в таких условиях является преступлением». Он задаёт себе вопрос: могут ли люди с пустыми желудками и замерзшими пальцами слушать лекцию о заслугах Микеланджело, а далее восклицает как настоящий иконоборец: «Во сто раз лучше предоставить времени раскрошить статуи Фидия и стереть краску с лица женщин, написанных замечательной кистью Леонардо да Винчи, чем видеть, как увядают лица живых женщин и как наполняются слезами глаза детей, которые могли бы жить, если бы нищета не окрасила их лица смертельной бледностью. […]
Кто-то грубо заявил, что пара сосисок или пара ботинок представляют собой такую же ценность, что и все драмы Шекспира. Тот, кто сказал эту фразу - если бы она не была столь бессмысленной, то казалась бы богохульной, - не принял в расчёт следующее: мясник, приготовивший сосиски, или сапожник, сшивший ботинки - создали вещь, которая послужит только одному человеку и притом в течение ограниченного времени.
Напротив, когда Фидий ваял свои статуи и Шекспир писал свои драмы, они создавали нечто предназначенное для многих людей и неограниченное во времени употребления. Сосиски будут съедены, ботинки порвутся, а произведение искусства останется бессмертно молодым, будет приносить наслаждение тысячам, миллионам людей, и многие поколения, словно из источника с живой водой, будут черпать из него великие и благородные чувства. Мраморными греческими статуями восторгались ещё современники Перикла, перед ними и сейчас с волнением и любовью останавливаются посетители музеев. «Со сводов готических соборов слетала благодать на богобоязненных и праведных христиан XIII и XIV веков», в нынешнюю эпоху безверия человек, для которого небеса пусты, всё-таки наслаждается их величественной и мрачной красотой.
Эстетику, искусство, красоту выдумали не праздные бездельники для забавы богачей, для того, чтобы слагать оды богам и владыкам. Даже у животных есть чувство прекрасного, правда, в рудиментарном облике, но всё-таки есть. Дарвин упоминает о том, что птица обнаруживает это чувство в постройке гнезда, в желании нравиться в период спаривания, в певческих состязаниях, причем в такой сильной степени, что даже может умереть от чрезмерного напряжения сил. Люди ценят и любят прекрасное, даже будучи на низшей ступени развития. […]
Меценатами в искусстве ныне являются финансисты, богачи, люди без каких бы то ни было идеалов и вкуса, погрязшие в самом глубоком эгоизме, заботящиеся только о своих личных удобствах и комфорте, равно презирающие и мыслителей и художников. Если они и помогают искусству, то делают это из тщеславия, из снобизма, потому что так диктует им мода. Великие произведения старого и нового искусства отправляются в Америку, и крупные торговцы свиньями или владельцы трестов украшают ими свои салоны. Естественно, что при таком подходе к искусству каждый более или менее независимый и оригинальный художник должен мучиться и голодать, пока не пробьёт себе дорогу. Современный «меценат» покупает только те произведения искусства, которые удостоились официального признания, академических наград и комплиментов со стороны умеренных и реакционных газет, одним словом произведения, которые высоко котируются.
Гейне задавал себе вопрос, не подобны ли художники мушмуле, которая, для того чтобы доставить людям удовольствие, должна предварительно отлежаться на соломе. Великий художник Милле, чьи картины сейчас продаются по полмиллиона долларов, голодал, в самом прямом смысле этого слова, до самой смерти. В одном из писем он так писал своему другу: «Подумайте, дорогой мой Сансье, у нас в доме нет даже двух динаров, и так продолжается уже двадцать лет». Однажды, находясь в крайней нищете, он продал четыре важнейших своих наброска за пару ботинок; только мысль о маленьких детях спасала его от самоубийства. Берлиоз питался хлебом и сухим виноградом, на улице, под памятником Генриху IV; Шуберт продавал свои мелодии по цене два с половиной динара; Бальзак получил за все десять тысяч страниц своей «Человеческой комедии» несколько тысяч динаров; Вагнер зарабатывал себе на жизнь, сочиняя сентиментальные романсы... Бетховен однажды написал: «Эта соната сочинена в очень тяжёлых условиях; грустно, когда приходится писать за кусок хлеба. Вот до чего я дошёл».
И сколько ещё было неизвестных гениев, которым условия жизни не дали возможности расцвести и которые пали, побеждённые и растоптанные миром, в котором настоящее искусство отторгнуто от благ жизни».
Йован Скерлич, Уничтожение эстетики и демократизация искусства, цитируется по: Памятники мировой эстетической мысли в 5-ти томах, Том 4, М., «Искусство», 1968 г., с. 462-463, 465-466 и 467-468.
