Эффекты усиления творческой деятельности
Эффекты, которые ведут к усилению творческой деятельности!
X
Революционная ситуация в России накануне 1917 года и творческие искания…
В цитируемом ниже отрывке современник описывает ситуацию перед революцией 1917 года. В этой лихорадочной атмосфере легко создавались и так же легко распадались новые творческие коллективы, проекты, идеи… Не все они оставили след в истории, но эффект имел место: старый мир рушился и творческих исканий / бурлений было много…
«В Политехническом музее изо дня в день судили то «Катерину Ивановну» то «Анфису».
О «Василии Фивейском» спорили до хрипоты. В мраморном дворце Рябушинского, который назывался «Чёрный лебедь», - только и всего! - выпито было море шампанского по случаю выхода в свет первого номера «Золотого руна».
А в Руне врали вруны всего света, как чётко выразился Влас Дорошевич.
Арцыбашевского «Санина» уже давно переболели, на очереди был новый роман - «У последней черты».
А за чертой двойным взводом стояли доценты, референты, критики, докладчики, дискуссия в полном ходу, слово принадлежит профессору Арабажину, а Арабажин и в ус не дует, разъезжает из города в город, из Петербурга в Москву, из Москвы в Харьков, из Харькова в Курск, и всё разрешает проблемы пола по Вейнингеру, по Фрейду, по последним произведениям Михаила Петровича Арцыбашева.
Тут и «Бездна» Андреева, и «Слаще яда» Фёдора Сологуба, и «Двадцать шесть и одна» Максима Горького, вали всё в кучу, там видно будет! А публика валом валит, друг другу в затылок дышит, смакует, переживает, - Да здравствует свободный человек на свободной земле!..
Не успели отдышаться, является Иван Рукавишников прямо с Волги.
Роман называется «Проклятый род».
Опять тех же щей, да пожиже лей.
Услада, сумасшествие, радость обречённости, предназначение, мойра, фатум, судьба.
Самолюбование, самоуничижение, самосожжение, хованщина.
То было оскудение дворянское, теперь оскудение купеческое.
Все вымрут, все погибнут, и ты, и я, и весь Проклятый род, и все пятьдесят две губернии, до последней волости включительно!
И оттого так пьяно и весело, и, должно быть, пришлась по вкусу горькая услада, ибо опять дискуссии, опять захлебываются.
Кругом одни упадочники, утончённики, и все нараспев декламируют, профанируют, цитируют, растлевают.
То Андрея Белого, то Зиновьеву-Аннибал, а пуще всего «Незнакомку» и стихи о Прекрасной Даме, в которых ещё и намёка нет на грядущее послесловие, на заключительный аккорд, на последнюю поэму, которая будет называться: - «Двенадцать».
И напрасно в многоуважаемом Обществе любителей российской словесности старики Градовский, Грузинский, Батюшков, Венгеров и Хирьяков с Гольцевым и Ашешовым стараются спасти вечные ценности.
- Долой пожилую немощь, синедрион мудрецов, советы старейшин!
- Вывести из стойла Пегаса, застоявшегося коня, оседлать и вознестись на воздуси, к Бурлюкам, к бурлакам, к «Облаку в штанах», к Жёлтой кофте Маяковского, к тому, что не бывает, никогда не бывает!
А тут ещё в суматохе-неразберихе в придачу, заблудившись между Христом и Антихристом, великий красногубый грешник с прозрачными глазами, прочитавший всю Публичную библиотеку и наизусть знающий и Четьи-Минеи и полное собрание сочинений Баркова, второй год подряд печатает свой исторический роман, - Дмитрий Сергеевич Мережковский.
Роман называется «Александр I».
Всё, как полагается: ангелы, архангелы, юродивые, скопцы, масоны, мистики, гвардейские офицеры, Антихрист-Буонапарте, а в следующем томе восстание декабристов, первая революция. Есть разгуляться где на воле!
С Господом Богом обращение либеральное и гибкости непревзойдённой. По началу сказано:
- Несть власти, аще не от Бога.
И Бог Мережковского благословляет самодержавие. Сто страниц печатного текста корявым пальцем отслюнить, а на сто первой, не дальше. Господь благословляет восстание, революцию, анархию, баррикады.
«И смущенные народы не знают, что начать -
ложиться спать или вставать».
В Религиозно-философском обществе смущение.
Путаница в умах, в облаках, в святцах.
И так будет ещё тридцать лет подряд.
Вплоть до целования руки Начальнику Государства, Пилсудскому.Потом - Светлому дуче Бенито Муссолини.
И, наконец, гениальному фюреру, под самый занавес.
Соблазнитель малых сих, великий лжец и одаренный словоблуд, в одиночестве, в презрении, в забвении, дожив до глубокой опозоренной старости, умрёт в Париже, в самый канун освобождения».
Дон-Аминадо, Поезд на третьим пути, в Сб.: Московский Парнас: кружки, салоны журфиксы Серебряного века (1890-1922) / Сост.: Т.Ф. Прокопова, М., «Интелвак», 2006 г., с. 368-370.
