Карамзин Н.М.: Отчего в России мало авторских талантов?

«Если мы предложим сей вопрос иностранцу, особливо французу, то он, не  задумавшись, будет отвечать: «От холодного климата». Со времен Монтескье все  феномены умственного, политического и нравственного мира изъясняются  климатом. «Ah, mon cher Monsieur, n'avez vous pas le nez gele?» (Ах, дорогой  мой, вы, кажется, отморозили нос  - Прим. И.Л. Викентьева) - сказал Дидерот в  Петербурге одному земляку своему, который жаловался, что в России не  чувствуют великого ума его, и который в самом деле за несколько дней перед  тем ознобил себе нос.

Но Москва не Камчатка, не Лапландия; здесь солнце так же лучезарно, как и  в других землях; так же есть весна и лето, цветы и зелень. Правда, что у нас  холод продолжительнее; но может ли действие его на человека, столь умеренное  в России придуманными способами защиты, вредить дарованиям? И вопрос кажется  смешным! Скорее жар, расслабляя нервы (сей непосредственный орган души),  уменьшит ту силу мыслей и воображения, которая составляет талант. Давно  известно медикам-наблюдателям, что жители севера долговечнее жителей юга:  климат, благоприятный для физического сложения, без сомнения, не гибелен и  для действий души, которая в здешнем мире столь тесно соединена с телом. -  Если бы жаркий климат производил таланты ума, то в Архипелаге всегда бы  курился чистый фимиам музам, а в Италии пели Виргилии и Тассы; но в  Архипелаге курят... табак, а в Италии поют... кастраты.

У нас, конечно, менее авторских талантов, нежели у других европейских  народов; но мы имели, имеем их, и, следственно, природа не осудила нас  удивляться им только в чужих землях. Не в климате, но в обстоятельствах  гражданской жизни россиян надобно искать ответа на вопрос: «Для чего у нас  редки хорошие писатели?»

Хотя талант есть вдохновение природы, однако ж ему должно раскрыться  ученьем и созреть в постоянных упражнениях. Автору надобно иметь не только  собственно так называемое дарование, - то есть какую-то особенную  деятельность душевных способностей, - но и многие исторические сведения, ум,  образованный логикою, тонкий вкус и знание света. Сколько времени потребно  единственно на то, чтобы совершенно овладеть духом языка своего? Вольтер  сказал справедливо, что в шесть лет можно выучиться всем главным языкам, но  что во всю жизнь надобно учиться своему природному. Нам, русским, ещё более  труда, нежели другим. Француз, прочитав Монтаня, Паскаля, 5 или 6 авторов  века Лудовика XIV, Вольтера, Руссо, Томаса, Мармонтеля, может совершенно узнать язык свой во всех формах; но мы, прочитав множество церковных и светских книг, соберём только  материальное или словесное богатство языка, которое ожидает души и красот от  художника.

Истинных писателей было у нас ещё так мало, что они не успели  дать нам образцов во многих родах; не успели обогатить слов тонкими идеями;  не показали, как надобно выражать приятно некоторые, даже обыкновенные,  мысли. Русский кандидат авторства, недовольный книгами, должен закрыть их и  слушать вокруг себя разговоры, чтобы совершеннее узнать язык. Тут новая беда: в лучших домах говорят у нас более по-французски! Милые женщины, которых надлежало бы только подслушивать, чтобы украсить роман или комедию любезными, счастливыми выражениями, пленяют нас нерусскими фразами.

Что ж остаётся делать автору? Выдумывать, сочинять выражения; угадывать лучший выбор слов; давать старым некоторый новый смысл, предлагать их в новой связи, но столь искусно, чтобы обмануть читателей и скрыть от них  необыкновенность выражения! Мудрено ли, что сочинители некоторых русских  комедий и романов не победили сей великой трудности и что светские женщины  не имеют терпения слушать или читать их, находя, что так не говорят люди со  вкусом?

Если спросите у них: как же говорить должно? то всякая из них  отвечает: «Не знаю; но это грубо, несносно!» - Одним словом, французский  язык весь в книгах (со всеми красками и тенями, как в живописных картинах),  а русский только отчасти; французы пишут как говорят, а русские обо многих  предметах должны ещё говорить так, как напишет человек с талантом. Бюффон странным образом изъясняет свойство великого таланта или гения, говоря, что  он есть терпение в превосходной степени. Но если хорошенько подумаем, то  едва ли не согласимся с ним; по крайней мере, без редкого терпения гений не  может воссиять во всей своей лучезарности. Работа есть условие искусства;  охота и возможность преодолевать трудности есть характер таланта. Бюффон и  Ж.-Ж. Руссо пленяют нас сильным и живописным слогом: мы знаем от них самих,  чего им стоила пальма красноречия!

Теперь спрашиваю: кому у нас сражаться с великою трудностию быть хорошим  автором, если и самое счастливейшее дарование имеет на себе жесткую кору,  стираемую единственно постоянною работою? Кому у нас десять, двадцать лет  рыться в книгах, быть наблюдателем, всегдашним учеником, писать и бросать в  огонь написанное, чтобы из пепла родилось что-нибудь лучшее? В России более  других учатся дворяне; но долго ли? До пятнадцати лет: тут время идти в  службу, время искать чинов, сего вернейшего способа быть предметом уважения.  Мы начинаем только любить чтение; имя хорошего автора ещё не имеет у нас  такой цены, как в других землях; надобно при случае объявить другое право на  улыбку вежливости и ласки. К тому же искание чинов не мешает балам, ужинам,  праздникам; а жизнь авторская любит частое уединение. 

Молодые люди  среднего состояния, которые учатся, также спешат выйти из школы или  университета, чтобы в гражданской или военной службе получить награду за их  успехи в науках; а те немногие, которые остаются в ученом состоянии, редко  имеют случай узнать свет - без чего трудно писателю образовать вкус свой,  как бы он учен ни был. Все французские писатели, служащие образцом тонкости  и приятности в слоге, переправляли, так сказать, школьную свою реторику в  свете, наблюдая, что ему нравится и почему. Правда, что он, будучи школою  для авторов, может быть и гробом дарования: дает вкус, но отнимает  трудолюбие, необходимое для великих и надёжных успехов. Счастлив, кто,  слушая сирен, перенимает их волшебные мелодии, но может удалиться, когда  захочет! Иначе мы останемся при одних куплетах и мадригалах. Надобно  заглядывать в общество - непременно, по крайней мере в некоторые лета, - но  жить в кабинете.

Со временем будет, конечно, более хороших авторов в России - тогда, как  увидим между светскими людьми более ученых или между учеными - более  светских людей. Теперь талант образуется у нас случайно. Натура и характер  противятся иногда силе обстоятельств и ставят человека на путь, которого бы  не надлежало ему избирать по расчетам обыкновенной пользы или от которого  судьба удаляла его: так, Ломоносов родился крестьянином и сделался славным  поэтом. Склонность к литературе, к наукам, к искусствам - есть, без  сомнения, природная, ибо всегда рано открывается, прежде, нежели ум может  соединять с нею виды корысти. Сей младенец, который на всех стенах чертит  углем головы, ещё не думает о том, что живописное искусство доставляет  человеку выгоды в жизни. Другой, услышав в первый раз стихи, бросает игрушку  и хочет говорить рифмами. Какой хороший автор в детстве своём не сочинял уже  сатир, песен, романов? Но обстоятельства не всегда уступают природе; если  они не благоприятствуют ей, то её дарования по большей части гаснут. Чему  быть трудно, то бывает редко - однако ж бывает, - и чувствительное сердце,  живость мыслей, деятельность воображения, вопреки другим явнейшим или  ближайшим выгодам, привязывают иногда человека к тихому кабинету и  заставляют его находить неизъяснимую прелесть в трудах ума, в развитии  понятий, в живописи чувств, в украшении языка.

Он думает - желая дать цену  своим упражнениям для самого себя, - думает, говорю, что труд его не  бесполезен для отечества; что авторы помогают согражданам лучше мыслить и  говорить; что все великие народы любили и любят таланты; что греки, римляне,  французы, англичане, немцы не славились бы умом своим, если бы они не  славились талантами; что достоинство народа оскорбляется бессмыслием и  косноязычием худых писателей; что варварский вкус их есть сатира на вкус  народа; что образцы благородного русского красноречия едва ли не полезнее  самых классов латинской элоквенции, где толкуют Цицерона и Виргилия; что  оно, избирая для себя патриотические и нравственные предметы, может  благотворить нравам и питать любовь к отечеству. - Другие могут думать иначе  о литературе; мы не хотим теперь спорить с ними».


Карамзин Н.М., Отчего в России мало авторских талантов?, в Сб.: Критика XVIII века / Сост.: А.М. Ранчин, В.Л. Коровин, М., «Олимп»; «Аст», 2002 г., с. 365-370.