Творческое развитие юношей и девушек
Творческое развитие юношей и девушек
Отказ от «хотелок», модных увлеченийОтказ от «хотелок», модных увлечений
X
Юношеское увлечение экзотикой и… отказ от неё – пример К.Г. Паустовского
«Часто я спрашиваю себя, когда думаю о своих занятиях литературой, когда же это началось? И как это вообще начинается? Что впервые заставляет человека взять в руки перо, чтобы не выпускать его до конца жизни?
Труднее всего вспомнить, когда это началось. Очевидно, писательство возникает в человеке, как душевное состояние, гораздо раньше, чем он начинает исписывать стопы бумаги. Возникает ещё в юности, а может быть, и в детстве. В детстве и юности мир существует для нас в ином качестве, чем в зрелые годы. В детстве жарче солнце, гуще трава, обильнее дожди, ярче небо и смертельно интересен каждый человек. Для детей каждый взрослый кажется существом немного таинственным - будь это плотник с набором инструментов, пахнущих стружкой, или учёный, знающий, почему трава окрашена в зелёный цвет. Поэтическое восприятие жизни, всего окружающего нас - величайший дар, доставшийся нам от поры детства. Если человек не растеряет этот дар на протяжении долгих трезвых лет, то он поэт или писатель. В конце концов, разница между обоими невелика.
Ощущение жизни как непрерывной новизны - вот та плодородная почва, на которой расцветает и созревает искусство.
Когда я был гимназистом, я, конечно, писал стихи, такое множество стихов, что за месяц исписывал толстую общую тетрадь. Стихи были плохие - пышные, нарядные и, как мне тогда казалось, довольно красивые. Сейчас я забыл эти стихи. Помню только отдельные строфы. Например, такие:
О, срывайте цветы на поникших стеблях!
Тихо падает дождь на полях.
И в края, где горит дымно-алый осенний закат,
Пожелтелые листья летят...
Чем дальше, тем больше я нагромождал в стихах всяческие, даже бессмысленные, красивости:
И опалами блещет печаль о любимом Саади
На страницах медлительных дней…
Почему печаль «блещет опалами» - этого ни тогда, ни сейчас я объяснить не могу. Просто меня увлекало самое звучание слов. Я не думал о смысле. Больше всего я писал стихов о море. В ту пору я его почти не знал (в школьные годы Константин Паустовский жил в Киеве – Прим. И.Л. Викентьева). Это не было какое-то определённое море - Чёрное, Балтийское или Средиземное, - а праздничное «море вообще». Оно соединяло в себе все разнообразие красок, всю безудержную романтику, далёкую от подлинной жизни, времени и реального географического пространства. Тогда эта романтика окружала в моих глазах земной шар, подобно плотной атмосфере. Это было пенистое, весёлое море - родина крылатых кораблей и отважных мореплавателей. Изумрудами горели на его берегах маяки. В портах ключом бурлила беззаботная жизнь. Смуглые женщины неслыханной прелести были ввергнуты по моей авторской воле в кипение жестоких страстей. Правда, с годами мои стихи делались менее нарядными. Из них постепенно начала выветриваться экзотика.
Но, честно говоря, детские и юношеские годы никогда не обходятся без экзотики, будь то экзотика тропических стран или гражданской войны. Кто в детстве не осаждал старинные замки, не погибал на корабле с изодранными в клочья парусами у берегов Магелланова пролива или Новой Земли, не мчался в тачанке вместе с Чапаевым по зауральским степям, не искал сокровища, так ловко запрятанные Стивенсоном на таинственном острове, не слышал шума знамён в Бородинском бою или не помогал Маугли в непролазных дебрях Индостана?
Экзотика сообщает жизни ту долю необыкновенности, которая необходима каждому юному и впечатлительному существу.
Дидро был прав, когда говорил, что искусство заключается в том, чтобы найти необыкновенное в обыкновенном и обыкновенное в необыкновенном.
Во всяком случае, я ничуть не жалею о детском своем увлечении экзотикой. Это увлечение, конечно, не исчезло у меня сразу. Оно держалось долго, как держится стойкий запах сирени в садах, Оно преображало в моих глазам знакомый, немного даже надоевший Киев. Золото закатов пылало в его садах. За Днепром мигали во мраке молнии. Мне казалось, что там раскинулась неведомая - грозовая и влажная - страна, наполненная бегущим шумом листьев. Весна сыпала на город желтоватые цветы каштанов с красными крапинками на лепестках. Их было так много, что во время дождей плотины из опавших цветов задерживали сток дождевой воды и некоторые улицы превращались в мелкие озёра. А после дождей небо над Киевом светилось, как купол из лунного камня. И с неожиданной силой приходили на память стихи:
Царит весны таинственная сила
С звёздами на челе.
Ты - нежная. Ты счастье мне сулила
На суетной земле...
С этим временем у меня была связана первая влюблённость - то удивительное состояние, когда почти все девушки казались прекрасными. Любая черта девичества, мелькнувшая на мгновение на улице, в саду, в трамвае, - застенчивый, но внимательный взгляд, запах волос, блеск зубов за полуоткрытыми губами, обнажённое ветром маленькое колено, прикосновение холодных пальцев - всё это напоминало, что рано или поздно, но и меня настигнет в жизни любовь. Я был уверен в этом. Так мне хотелось думать, и так я думал. Каждая такая встреча была для меня началом непонятной тоски. В стихах и неясном волнении прошла большая часть моей бедной и, по существу, довольно горькой молодости.
Вскоре я бросил писать стихи. Я понял, что это мишура, цветы из хорошо раскрашенных стружек, сусальная позолота. Вместо стихов я написал свой первый рассказ. У него была своя история».
Паустовский К.Г., Золотая роза / Избранные произведения в 2-х томах, Том 2, М., «Художественная литература», 1977 г., с. 21-23.
Отказ от распространённых «творческих штампов», от навязываемых целей / идей – один из сильных приёмов становления творческой личности.
