Создание музыки на природе Густавом Малером
Во время летнего отдыха Густав Малер вместе с семьёй выезжал на природу и продолжал интенсивно работать как композитор.
«На лугу между озером и гостиницей, где Малер снял помещение, он велел воздвигнуть четыре стены с крышей. Всю обстановку единственной комнаты этого густо заросшего плющом «домика для сочинения» составляли пианино, стол, кресло и диван; дверь, открываясь, вытряхивала из плюща на голову входящего бесчисленное множество жуков.
Малер проводил здесь всё время до полудня, чтобы шум в доме и на проходящей рядом улице не мешал ему работать. В шесть часов утра он сходил вниз, в семь перед ним молча ставили завтрак, и только отворяемая в полдень дверь давала нам знать, что он снова вернулся к жизни. Согласно программе, это должно было происходить в 12 часов, но случалось, что его проголодавшиеся сожители и повариха, озабоченная опасностью, грозившей её кушаниям, освобождались от ожидания только в три часа. Он не всё время сидел в своем «домике для сочинения», а бродил по лугу, часто взбегал на холмы и совершал большие прогулки, всякий раз снова возвращаясь, чтобы «принести урожай в закрома».
Возбуждённый приходил он к общему обеду, который протекал в оживлённых разговорах. При этом он мог по-детски наслаждаться вкусными кушаниями; особенное удовольствие доставляло ему каждое лакомое мучное блюдо, он объяснял, что фантазия поварихи обязана поражать его в течение четырёх недель ежедневно сменой десерта. У него была такая излюбленная шутка: он заявлял, что это превосходное кушание непременно понравится каждому, кто не осёл, а потом спрашивал у окружающих, пришлось ли оно им по вкусу.
После обеда все совершали совместные прогулки или музицировали, вечером беседовали или читали, причём Малер часто прерывал общее молчание, чтобы вслух прочесть из своей книги какое-нибудь место, которое, как ему казалось, заслуживало общего внимания. Насколько я помню, «Дон-Кихот» Сервантеса доставлял ему такое большое удовольствие, что он уже не хотел наслаждаться в одиночку, и я живо помню, как, дойдя до схватки с ветряными мельницами, он от смеха не мог читать дальше. Но насколько неудержимо смеялся Малер над поступками и речами господина и слуги, настолько же его трогали идеализм и чистота Дон-Кихота; это чувство пересиливало все остальные, и он сознавался, что, несмотря на все забавное, что есть в книге, он, в сущности, всегда испытывает потрясение, откладывая её.
Искреннее удовольствие доставляли ему два котёнка, за возней которых он мог следить без устали. Во время небольших прогулок он обычно брал их с собой, засунув в широкие карманы сюртука, чтобы и на привале не расставаться со зверьками, которые никогда не могли ему наскучить и так к нему привыкли, что Малеру с успехом удавалось даже по-настоящему играть с ними в прятки, чем он немало гордился. Он всем сердцем любил окружавших его тварей: собаки, кошки, птицы, лесные звери забавляли его и вместе с тем возбуждали в нём самое серьёзное участие. Наблюдая, он старался проникнуть в их сущность, и в лесу каждый птичий голос, каждая вспорхнувшая пташка или промелькнувшая белочка исторгала у него возглас радости и симпатии. Он рассказывал мне, что ему навсегда врезалось в память, как однажды ночью в деревне его болезненно захватило протяжное, низкое мычание быков: оно показалось ему первородным голосом глухой души скота.
Наш летний отдых в Штейнбахе шёл спокойно и равномерно; это было основным условием для творчества Малера, потому что само сочинение музыки он должен был завершить за летние каникулы, если хотел вернуться в город с готовым наброском партитуры. Окончательную инструментовку и последнюю отделку можно было оставить на зиму, но вдохновение и процесс творчества были несовместимы с дирижёрской деятельностью».
Бруно Вальтер, Густав Малер. Портрет, в Сб.: Густав Малер: Письма. Воспоминания / Сост.: И.А. Барсова, М., «Музыка», 1968 г., с. 406-409.