НЕпонимание / НЕуважение нового
НЕпонимание / НЕуважение новых результатов ТЛ
Ориентир работы - высокие эталоныОриентир работы - высокие эталоны / критерии
X
Гений движет посредственных людей и они мстят ему за это – оценка Эмиля Золя
«Теория непогрешимости публики принадлежит к числу самых нелепых теорий из всех, мне известных. Она ведёт прямиком к осуждению оригинальности и редкостных качеств (См.: Бытовое и научное мышление – Прим. И.Л. Викентьева).
К примеру, разве не бывает так, что дурацкая песенка приводит в восторг образованную публику? Все считают её мерзкой; а посадите этих всех в зрительный зал, и они будут смеяться, будут аплодировать. Каждый зритель в отдельности иногда умный человек; но зрители в массе - стадо, и гении или даже обыкновенный талант должен погонять его, щёлкая бичом. Ничто так не чуждо литературе, как толпа, - вот принцип, им и надо руководствоваться. Толпа - это податливая масса, из которой могучая рука лепит всё, что хочет.
Было бы весьма любопытно и в высшей степени поучительно составить список заблуждений толпы. Можно показать, с одной стороны, все великие творения, которые она гнусно освистала, а с другой - все бездарные поделки, которые именно ей обязаны шумным успехом. И в этом списке была бы своя закономерность, ибо из него, безусловно, следует, что публика оставалась равнодушной или злилась всякий раз, как появлялся своеобразный писатель. Это правило допускает лишь ничтожное число отступлений.
Таким образом, несомненно, что каждой более или менее яркой индивидуальности приходится навязывать себя публике. Если бы основной закон сводился к тому, что надо прежде всего удовлетворить публику, то пришлось бы дойти до сентиментальных благоглупостей, до фальшивых чувствований, до всех условностей театральной рутины. Сомневаюсь, что в таком случае удалось бы провести границу и сказать: за этой линией начинается посредственное, здесь следует остановиться; впереди всегда было бы нечто ещё худшее и неминуемо пришлось бы опуститься ещё ниже. Коли писатель прислушивается к голосу толпы, она непрестанно кричит ему: «Ниже! ещё ниже!» Даже когда он погрязнет в трясине балагана, толпа захочет, чтобы он шёл ещё дальше, чтобы он увяз окончательно, чтобы он утонул.
С моей точки зрения, мятежные писатели, новаторы необходимы именно потому, что они отказываются идти вниз и поднимают уровень искусства, между тем как извращённый вкус зрителей всегда стремится этот уровень понизить. Примеров не счесть.
Каждый раз после появления мастера, который, завоевывая искусство, дорого оплачивает свои победы, наступает краткий расцвет. Публика укрощена, она рукоплещет. Затем, когда на сцену выходит подражатели, произведения понемногу приобретают изнеженный характер, умственный уровень толпы падает, наступает переходный период, когда воцаряется посредственность. Так что, когда снова назревает потребность в литературной революции, снова необходим гений, который бы потряс толпу и навязал ей новую художественную форму.
Чтобы разобраться в этих вопросах, полезно также заглянуть в историю литературы. Она свидетельствует о том, что никогда ещё великие писатели не шли за публикой; напротив, они всегда брали её на буксир и вели за собой, куда хотели. История знает множество сражений, в которых победа остается за гением. Можно побить писателя каменьями, освистать его, - но придёт его час, и покоренная толпа будет смиренно повиноваться его велениям. Поскольку в среднем публика не слишком умна и, во всяком случае, не слишком восприимчива к искусству, следует добавить, что всякий чрезмерно шумный успех должен вызвать тревогу за судьбу пьесы. Когда публика рукоплещет сверх меры, это значит, что данное произведение - посредственное и нежизнеспособное; приводить примеры не стоит, они у всех на памяти. Живут лишь те произведения, для понимания которых нередко требовались долгие годы.
Зачем же нас хотят уверить в непогрешимости театральной публики? Её непогрешимость проявляется единственно в том, что она объявляет скверной ту пьесу, которую потомство сочтёт хорошей. Ясное дело, если смотреть на театр лишь как на средство извлекать доход, если стремиться к немедленному успеху, тогда полезно сообразоваться с нынешним вкусом публики и потакать ему. Но драматургическое искусство не имеет ничего общего с коммерцией. Оно выше модных увлечений и прихоти. Драматургам твердят: «Вы сочиняете для публики, будьте же доступны ей и постарайтесь ей понравиться». Это фальшивая логика, - вполне можно писать для публики, ничуть не желая ей нравиться, а воспитывая у неё новый вкус; такое бывало нередко.
Расхождение сводится к двум формам бытия: одни думают только об успехе и достигают его, подольстившись к своим современникам; другие думают только об искусстве и, заглядывая поверх своих современников, стремятся увидеть будущие поколения.
Чем дальше, тем я все прочнее убеждаюсь в одном: театр, как, впрочем, и все другие искусства, не знает никаких правил - за пределами естественных законов, определяющих это искусство. Ясно, например, что, хочет того или нет живописец, лица людей непременно обладают носом, ртом и парой глаз; но выражение лица, то есть самое жизнь, создаст он, живописец. То же и в театре: нужно, чтобы персонажи входили, разговаривали и выходили. Вот и всё, - в остальном автор полный хозяин над своим произведением.
Скажу в заключение: не публика должна предписывать свой вкус авторам, но авторы обязаны направлять публику. В литературе самодержавной властью может быть облечён только гений. В этой области самодержавие народа - глупая и опасная выдумка.
Один только гений движется вперёд и формирует умы поколений, которые в его руках податливы, как воск».
Эмиль Золя, Критика и публика / Собрание сочинений в 26-ти томах, 25 Том, М., «Художественная литература», 1966 г., с. 52-55.