Взгляд «с птичьего полёта» на произведение в целом по Г.Г. Нейгаузу

«Я знал в моей жизни прекрасных пианистов-виртуозов, обладавших чудесными руками, но не обладавших тем, что мы называем чувством целого, и поэтому не умевших сыграть ни одной крупной вещи (сонаты Бетховена или Шопена, ни одного концерта) удовлетворительно с точки зрения формы. Любая крупная вещь распадалась на ряд более или менее очаровательных моментов, тогда как мелочи, например вальсы, этюды, прелюды, ноктюрны (особенно же мелочи композиторов не первого ранга, как Сен-Санс или Мошковский и т. п.) звучали ослепительно и не оставляли желать лучшего.

Грубо говоря, чем умнее пианист, тем лучше он справляется с крупной формой, чем глупее - тем хуже. «Длинное мышление» (горизонтальное) - в первом случае, «короткое» (вертикальное) - во втором. Вот почему я так восхищаюсь ритмом в исполнении С. Рихтера: ясно чувствуется, что всё произведение - будь оно даже гигантских размеров - лежит перед ним, как огромный пейзаж, видимый сразу целиком и во всех деталях с орлиного полёта, с необычайной высоты и с невероятной ясностью.

Должен уж сказать раз навсегда, что такой целостности, органичности, такого музыкально-художественного кругозора я не встречал ни у одного из известных мне пианистов, а я слышал всех «великих»: Гофмана, Бузони, Годовского, Кареньо, Розенталя, д'Альбера, Зауэра, Есипову, Сапельникова, Метнера и множество других (не говоря о пианистах более молодого поколения), не слышал, к несчастью, только двух, которых любил бы, вероятно, больше всех: Рахманинова и Скрябина.

Это я написал не ради восхваления С. Рихтера (есть пианисты, которых я люблю почти не меньше его), но ради того, чтобы заострить внимание на великой исполнительской проблеме, которая называется Время-Ритм - с большой буквы, где единицей измерения ритма музыки являются не такты, фразы, периоды, части, а всё произведение в целом, где музыкальное произведение и его ритм являются почти тождеством.

Есть одно апокрифическое письмо некоего знакомого Моцарта, где он рассказывает, что ответил Моцарт на вопрос, как он, собственно, сочиняет. Приведу лишь главное: Моцарт говорит, что иногда, сочиняя в уме симфонию, он разгорается все более и более и наконец доходит до такого состояния, когда ему чудится, что он слышит всю симфонию от начала до конца сразу, одновременно, в один миг! (Она лежит перед ним, как яблоко на ладони.) Он ещё добавляет, что эти минуты - самые счастливые в его жизни, за которые он готов ежедневно благодарить создателя.

Это высказывание Моцарта я прочёл впервые в возрасте 12-13 лет в старой толстой немецкой книге, где собраны были всякие анекдоты о великих музыкантах и многие их высказывания. Ещё тогда слова Моцарта произвели на меня неизгладимое впечатление, и каково же было моё удивление и удовлетворение, когда я неожиданно лет 20-30 тому назад прочел в сборнике «De musica» глубокие и пространные рассуждения И. Глебова (псевдоним Б. Асафьева) именно об этом апокрифическом, нигде не найденном и неудостоверенном письме! И Глебову, и мне было ясно, что такое высказывание «выдумать» нельзя, что в основе его лежит истина, моцартовская истина, не противоречащая тому образу Моцарта, который создался у нас на основе его творчества и  жизни, но подтверждающая его, в высшей степени с ним гармонирующая. Для всякого, мало-мальски разбирающегося в психологии творчества, то, о чем здесь говорит Моцарт, есть пример наивысшей способности человеческого духа, той способности, о которой и говорить нельзя словами, можно только, склонив голову, восхищаться и боготворить.

По поводу апокрифического письма Моцарта во мне, как всегда, «теснится дум избыток», тут-то и хочется мне писать о музыкальном времени, о ритме, о творчестве и т. д., но это завело бы меня слишком далеко. Я привёл апокрифическое письмо Моцарта, так как оно может помочь пианисту в главном деле - в охвате произведения в целом и организации временного процесса».

Нейгауз Г.Г., Об искусстве фортепьянной игры, М., «Государственное музыкальное издательство», 1961 г., с. 64-67.

 

Сверхзадача по К.С. Станиславскому