Самообучение композиции Йозефа Гайдна

Георг фон Ройттер, директор капеллы венского собора Святого Стефана взял 8-летнего Йозефа Гайдна в свою капеллу.

«Гайдн рассказывал мне, что с той поры, насколько он помнит, ему никогда не приходилось работать меньше чем по шестнадцать часов в день, а то и по восемнадцать. Следует заметить, что он всегда сам распоряжался своим временем и что мальчики, певшие в хоре собора св. Стефана, были заняты всего лишь два часа.

Мы оба старались уяснить себе причины этого поразительного усердия. Он говорил, что с самого раннего детства музыка доставляла ему необычайное удовольствие. Слушать, как играют на любом инструменте, было для него отраднее, чем бегать со своими сверстниками. Когда, резвясь с ними на площади по соседству с собором св. Стефана, он внезапно слышал звук органа, он тотчас же расставался с ними и входил в церковь. В том возрасте, когда он начал сам сочинять, у него уже выработалась привычка к труду; композитор, впрочем, обладает существенным преимуществом по сравнению со всеми другими мастерами: его произведения уже закончены с того момента, как он их мысленно себе представил.

Гайдн, находивший в музыке такое множество прекрасных идей, всегда ощущал огромное удовольствие от самого процесса творчества, которое, бесспорно, относится к числу наивысших наслаждений, доступных человеку. Это преимущество известно в равной степени и поэту и композитору, но музыкант при этом может работать быстрее. Стоит прекрасной оде, чудесной симфонии возникнуть в воображении автора, как в душе его рождается тот тайный восторг, который один способен заполнить жизнь большого художника.

В отличие от этого воину, зодчему, ваятелю, живописцу мало одной творческой фантазии, чтобы почувствовать полное самоудовлетворение: им нужны ещё усилия иного порядка. Самый совершенный их замысел может оказаться неудачным при выполнении. Наиболее удачно задуманная картина может быть плохо написана: всё это оставляет в душе художника тень известного сомнения, известной неуверенности в успехе и омрачает радость творчества.

Гайдн же, создавая в своём воображении симфонию, бывал всегда полностью счастлив; ему оставалось лишь испытать чисто физическое наслаждение - услышать, как её исполняют, и чисто духовное -  увидеть, как ей рукоплещут. Я часто наблюдал, как он, отбивая такт своей собственной музыкальной пьесы, не мог удержаться от улыбки, когда приближался один из тех отрывков, которые он находил наиболее удачными. Мне приходилось также видеть, как на больших концертах, даваемых порою в Вене, кое-кто из любителей музыки, которым не хватает лишь способности её почувствовать, нарочно садился так, чтобы видеть лицо Гайдна, и, сообразуясь с его улыбкой, не скупился на восторженные рукоплескания, стремясь показать ближайшим соседям всю глубину своего восторга». 

Стендаль, Жизнеописания Гайдна, Моцарта и Метастазио. Жизнь Россини, М., «Музыка», 1988 г., с. 19-21.


Йозеф Гайдн интересовался музыкой, но в отличие, например, от юного Моцарта, которому помогал его отец «… затерянный в Вене мальчик из хора мог брать только платные уроки, а денег у него не было ни гроша. Отец его, несмотря на оба свои ремесла, был так беден, что когда у Йозефа украли платье и тот написал об этой беде домашним, он с большим трудом смог выслать сыну шесть флоринов на восстановление гардероба.

Никому из венских учителей не хотелось давать бесплатные  уроки маленькому хористу, не имевшему покровителей. Быть может, этому злополучному обстоятельству Гайдн и обязан своей самобытностью. Все поэты подражали Гомеру, но сам он не подражал никому: в этом отношении последователей у него не было. Не потому ли, пожалуй, он считается великим поэтом, вызывающим всеобщее восхищение? Мне же, друг мой, очень бы хотелось, чтобы все учебники литературы канули на дно морское: люди посредственные учатся по ним создавать произведения, где нет ни одной ошибки, а между тем по природе своей они способны создать лишь нечто такое, в чём нет и намёка на красоту. Нам потом приходится испытывать на себе результаты злополучных опытов: наша любовь к искусству от этого заметно ослабевает. И наоборот, отсутствие учителя, разумеется, никогда не остановит того, кому суждено стать великим' взгляните на Шекспира, взгляните на Сервантеса; то же можно сказать и про нашего Гайдна. Будь у него учитель, он смог бы избежать кое-каких ошибок, в которые впадал впоследствии, сочиняя для церкви и для театра; но, разумеется, он был бы менее оригинален. Гениальным можно считать только того человека, который испытывает глубокое наслаждение в процессе творчества и продолжает работать, несмотря на все преграды. Воздвигайте плотины, чтобы сдержать эти потоки: тот из них, который станет со временем великой рекой, сумеет все их опрокинуть.

Подобно Жан-Жаку, Гайдн купил у букиниста несколько книг по теории музыки, в том числе «Трактат» Фукса, и стал изучать его с таким упорством, что даже чудовищная непонятность текста не смогла оттолкнуть юношу от этих занятий. Работая один, без посторонней помощи, он сделал множество небольших открытий, пригодившихся ему впоследствии. Нищий, дрожа от холода в нетопленом чулане, занимаясь далеко за полночь, борясь с дремотой у разбитого, полуразвалившегося клавесина, он почитал себя счастливцем. Дни и годы пролетали для него незаметно, и впоследствии он нередко говорил, что ни разу в жизни не испытывал такого блаженства. Гайдна страстно волновала, скорее, любовь к музыке, нежели жажда славы; да и в самом стремлении к славе не было и тени честолюбия. Занимаясь музыкой, он прежде всего помышлял о собственном удовольствии, а не о том, чтобы добиться известного положения в обществе». 

Стендаль, Жизнеописания Гайдна, Моцарта и Метастазио. Жизнь Россини, М., «Музыка», 1988 г., с. 23-24.

 

«Правило 10 000 часов» по Малкольму Гладуэллу