Движущие силы истории и гений по Л.Н. Толстому

В эпилоге романа «Война и мир» Л.Н. Толстой рассуждает о движущих силах истории:

«Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество  к достижению  известных  целей, состоящих или в величии России или Франции,  или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем  прогрессе, или в чём бы то  ни   было, то невозможно объяснить явлений  истории без понятий о случае  и  о гении.

Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии  России, то эта цель могла  быть  достигнута без всех предшествовавших войн  и  без нашествия. Если цель - величие Франции, то эта цель могла  быть  достигнута  и  без революции,  и  без империи. Если цель - распространение  идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если  цель - прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме  истребления людей  и  их богатств,  есть  другие более целесообразные пути  для распространения цивилизации.

Почему же это случилось так, а не иначе?

Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался  им», - говорит история.

Но что такое случай? Что такое гений?

Слова случай  и  гений не обозначают ничего действительно существующего  и  потому не могут  быть  определены. Слова эти только обозначают  известную  степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое-то явление;  думаю, что не могу знать; потому не хочу знать  и  говорю: случай. Я вижу  силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не  понимаю, почему это происходит,  и  говорю: гений.

Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в  особый денник к корму  и  становится вдвое толще других, должен казаться  гением.  И  то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран  попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу,  и  что этот, именно  этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться  поразительным соединением  гениальности  с целым рядом необычайных  случайностей.

Но баранам стоит только перестать думать, что всё, что делается с ними,  происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что  происходящие с ними события могут иметь  и  непонятные для них цели, -  и  они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с  откармливаемым бараном. Ежели они  и  не  будут  знать, для  какой  цели он  откармливался, то, по крайней  мере, они  будут  знать, что все случившееся  с бараном случилось не нечаянно,  и  им уже не  будет  нужды в понятии  ни  о случае,  ни  о гении.

Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели  и  признав, что  конечная цель  нам  недоступна,  мы  увидим последовательность  и  целесообразность в жизни исторических лиц;  нам  откроется причина того  несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они  производят,  и  не нужны  будут   нам  слова случай  и  гений.

Стоит только признать, что цель волнений европейских народов  нам неизвестна, а  известны  только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России,  и  что движения с запада на восток  и  с востока на запад  составляют сущность  и  цель этих событий,  и   нам  не только не нужно будет  видеть исключительность  и   гениальность  в характерах Наполеона  и Александра, но нельзя  будет  представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно  будет  объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они  были, но  будет  ясно, что все эти мелкие события  были  необходимы. Отрешившись от знания конечной цели,  мы  ясно поймём, что точно так же, как ни  к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же  невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить».

Толстой Л.Н., Война и мир, Томы III и IV, М., «Государственное издательство художественной литературы», 1949 г., с. 628-630.

И далее:

«Предмет истории есть жизнь народов и человечества. Непосредственно уловить и  обнять словом - описать жизнь не только человечества, но одного народа,  представляется невозможным. Все древние историки употребляли один и тот же приём для того, чтобы описать и уловить кажущуюся неуловимой - жизнь народа. Они описывали деятельность  единичных людей, правящих народом; и эта деятельность выражала для них  деятельность всего народа.

На вопросы о том, каким образом единичные люди заставляли действовать народы  по своей воле и чем управлялась сама воля этих людей, древние отвечали: на  первый вопрос - признанием воли божества, подчинявшей народы воле одного  избранного человека; и на второй вопрос - признанием того же божества,  направлявшего эту волю избранного к предназначенной цели. Для древних вопросы эти разрешались верою в непосредственное участие божества в делах человечества.

Новая история в теории своей отвергла оба эти положения. Казалось бы, что, отвергнув верования древних о подчинении людей божеству и об определенной цели, к которой ведутся народы, новая история должна бы была изучать не проявления власти, а причины, образующие её. Но новая история не сделала этого. Отвергнув в теории воззрения древних, она следует им на  практике.

Вместо людей, одарённых божественной властью и непосредственно руководимых  волею божества, новая история поставила или героев, одарённых  необыкновенными, нечеловеческими способностями, или просто людей самых  разнообразных свойств, от монархов до журналистов, руководящих массами.

Вместо прежних, угодных божеству, целей народов: иудейского, греческого,  римского, которые древним представлялись целями движения человечества, новая  история поставила свои цели - блага французского, германского, английского  и, в самом своем высшем отвлечении, цели блага цивилизации всего  человечества, под которым разумеются обыкновенно народы, занимающие  маленький северо-западный уголок большого материка.

Новая история отвергла верования древних, не поставив на место их нового  воззрения, и логика положения заставила историков, мнимо отвергших  божественную власть царей и фатум древних, прийти другим путём к тому же  самому: к признанию того, что: 1) народы руководятся единичными людьми и 2)  что существует известная цель, к которой движутся народы и человечество. Во всех сочинениях новейших историков от Гибона до Бокля, несмотря на их  кажущееся разногласие и на кажущуюся новизну их воззрений, лежат в основе  эти два старые неизбежные положения.

Во-первых, историк описывает деятельность отдельных лиц, по его мнению,  руководивших человечеством (один считает таковыми одних монархов,  полководцев, министров; другой - кроме монархов и ораторов - учёных,  реформаторов, философов и поэтов). Во-вторых, цель, к которой ведётся  человечество, известна историку (для одного цель эта есть величие римского,  испанского, французского государств; для другого - это свобода, равенство,  известного рода цивилизация маленького уголка мира, называемого Европою).

В 1789 году поднимается брожение в Париже; оно растёт, разливается и  выражается движением народов с запада на восток. Несколько раз движение это  направляется на восток, приходит в столкновение с противодвижением с востока  на запад; в 12-м году оно доходит до своего крайнего предела - Москвы, и, с  замечательной симметрией, совершается противодвижение с востока на запад,  точно так же, как и в первом движении, увлекая за собой серединные народы.  Обратное движение доходит до точки исхода движения на западе - до Парижа, и  затихает.

В этот двадцатилетний период времени огромное количество полей не паханы;  дома сожжены; торговля переменяет направление; миллионы людей беднеют,  богатеют, переселяются, и миллионы людей-христиан, исповедующих закон любви  ближнего, убивают друг друга.

Что такое все это значит? Отчего произошло это? Что заставляло этих людей  сжигать дома и убивать себе подобных? Какие были причины этих событий? Какая  сила заставила людей поступать таким образом? Вот невольные, простодушные и  самые законные вопросы, которые предлагает себе человечество, натыкаясь на  памятники и предания прошедшего периода движения.

За разрешением этих вопросов здравый смысл человечества обращается к науке  истории, имеющей целью самопознание народов и человечества. Ежели бы история удержала воззрение древних, она бы сказала: божество, в награду или в наказание своему народу, дало Наполеону власть и руководило его волей для достижения своих божественных целей. И ответ был бы полный и ясный. Можно было веровать или не веровать в божественное значение  Наполеона; но для верующего в него, во всей истории этого времени, все бы  было понятно и не могло бы быть ни одного противоречии.

Но новая история не может отвечать таким образом. Наука не признаёт  воззрения древних на непосредственное участие божества в делах человечества,  и потому она должна дать другие ответы.

 


Продолжение »