Художественная проза
Литературные произведения о творческих возможностях человека
Высказывания о творческих личностяхРазличные высказывания, мнения о творчестве и творческих личностях…
X
Творческие «избранники духа» и простой народ по Ромену Роллану
Товарищ «…вывел Кристофа за руку на вершину горы, где пребывала в спокойном безмолвии горсточка избранников - подлинно свободных французов.
И не было на свете людей более свободных, чем они. Их спокойствие - это спокойствие птицы, парящей в неподвижном небе. На этих высотах воздух был так чист, так разрежен, что Кристоф едва мог дышать. Там были художники, утверждавшие безграничную свободу мечты, - яростные субъективисты, презиравшие, как Флобер, «тупых скотов, верящих в реальность предметов»; мыслители, чья изменчивая и многообразная мысль, уподобляясь бесконечному потоку вещей, находящихся в движении, «текла и стремилась все дальше», нигде не закрепляясь, нигде не наталкиваясь на твердую почву, на скалу, «отображая не все сущее, а все преходящее», - как говорил Монтень, - «вечно преходящее, изо дня в день, из минуты в минуту»; там были учёные, познавшие ту вселенскую пустоту и то небытие, в котором человек сотворил свою мысль, своего бога, своё искусство, свою науку, и продолжавшие творить мир и его законы, эту гигантскую мечту-однодневку. Они не требовали от науки ни отдохновения, ни счастья, ни даже истины, ибо сомневались в возможности обрести её; они любили науку ради неё самой, оттого что она была прекрасна, - только она и была прекрасна и только она была реальна. На вершинах мысли стояли они, эти учёные, эти страстные последователи Пиррона, равнодушные к страданиям и разочарованию, чуть ли не к самой действительности, и прислушивались, закрыв глаза, к безмолвному концерту душ, к сокровенной и величественной гармонии форм и чисел; эти прославленные математики, эти вольнолюбивые философы и вместе с тем самые суровые и позитивные умы находились на грани мистического экстаза; они исследовали вокруг себя пустоту; повиснув над бездной, они опьянялись её головокружительной глубиной и, упоённые, ликуя, озаряли беспредельную ночь вспышками своей мысли, подобной молнии.
Кристоф, склонившись рядом с ними, тоже пытался заглянуть в бездну, и голова у него кружилась. Он, считавший себя свободным, потому что вышел из-под власти всякого закона, кроме закона своей совести, теперь видел, оторопев, свое ничтожество рядом с этими французами, свободными даже от бесспорных законов разума, от всякого категорического императива, от всякого целеустремленного понимания жизни. Так ради чего же они жили?
- Ради радости быть свободными, - отвечал Оливье (товарищ Кристофа – Прим. И.Л. Викентьева).
Но Кристоф, терявший в этой свободе все точки опоры, начинал даже скучать о могучем духе дисциплины, о присущей немцам авторитарности; и он говорил:
- Ваша радость - самообман, грёза, приснившаяся курильщику опиума. Вы опьяняетесь свободой, вы забываете о. жизни. Абсолютная свобода для разума - безумие, для государства - анархия... Свобода! А кто свободен в этом мире? Кто свободен в вашей республике? Негодяи. Вас же, лучших, вас душат. Вам остается только мечтать. Но скоро вы даже мечтать не сможете.
- Пусть! - отвечал Оливье. - Тебе не понять, мой бедный Кристоф, того блаженства, которое дает свобода. Ради него стоит рискнуть всем, пойти на муки, даже на смерть. Быть свободным и чувствовать, что все человеческие существа вокруг тебя свободны духом, - да, даже негодяи! Это невыразимое наслаждение; кажется, будто душа парит в бесконечном просторе. И в иной среде она уже не могла бы жить. На что мне безопасность, которую ты мне сулишь, на что твой строгий порядок и безукоризненная дисциплина в четырех стенах твоей императорской казармы? Да я там умру, задохнусь. Воздуху! Всё больше воздуху, всё больше свободы !
- Для жизни законы необходимы, - возражал Кристоф. - Рано или поздно приходит хозяин. […]
И мало-помалу Кристоф привыкал к воздуху беспредельной свободы. С вершин французской мысли, на которых грезят те, чей дух стал светом, смотрел он на горные склоны, где героические избранники борются за живую веру, какова бы она ни была, и неутомимо рвутся вперёд, ввысь, - те, кто ведет священную войну против невежества, болезней, нищеты; те, кого сжигает лихорадка изобретательства, кто охвачен разумным бредом современных Икаров и Прометеев, овладевающих световыми лучами, исследующих воздушные дороги и ведущих гигантское наступление науки на природу, которую они покоряют; немного ниже - кучка мужчин и женщин доброй воли, молчаливых, честных и смиренных, которые ценою бесконечных усилий поднялись до половины горы, но идти выше уже не могут, прикованные к своей убогой и трудной жизни и сгорающие втайне на огне своих никому неведомых жертв; ещё ниже, у самой подошвы, в узких ущельях между крутыми склонами кипел непрерывный бой, - это фанатики абстрактных идей и слепых инстинктов яростно сражались друг с другом, не подозревая о том, что над скалами, обступившими их стеной, есть ещё нечто более высокое; а совсем внизу была трясина и скоты, валявшиеся в собственном навозе. И всюду - тут и там - по склонам горы были разбросаны свежие цветы искусства, благоухающие ягодники музыки, слышалось пение ручьев и птиц-поэтов. И Кристоф спросил Оливье:
- А где же ваш народ? Я вижу только избранников, полезных или вредных.
Оливье отвечал:
- Народ? Он возделывает свой сад. Ему нет дела до нас. Каждая группа избранных старается перетянуть его к себе. А ему на всех наплевать».
Ромен Роллан, Жан-Кристоф / Собрание сочинений в 14-ти томах, Том 5, М., «Государственное издательство художественной литературы», 1956 г., с. 142-145.
Постановка проблемы «В чём смысл жизни?» с помощью понятия «переход к надсистеме»
