Анализ биографий по Артуру Шопенгауэру
«… тому, кто хочет познать человечество в его внутренней, во всех проявлениях и в развитии тождественной сущности, в его идее, произведения великих бессмертных поэтов дадут значительно более верную и ясную картину, чем это могут сделать историки, так как даже лучших из них никак нельзя считать выдающимися поэтами и к тому же они связаны в своих действиях.
Отношение между историками и поэтами можно с этой точки зрения пояснить следующим сравнением. Чистый историк, работающий только на основании фактов, подобен человеку, который без всякого знания математики исследует по случайно найденным фигурам их отношения посредством измерения, вследствие чего его эмпирические данные отражают все ошибки начерченных фигур; напротив, поэт подобен математику, который a priori конструирует эти отношения в чистом созерцании и определяет их не такими, как они действительно выражены в данной фигуре, а такими, каковы они в идее, которую должен наглядно показать чертёж.
Поэтому Шиллер говорит:
То, чего на свете не бывало,
Не стареет никогда
В смысле познания сущности человечества я склонен даже придавать биографиям, в первую очередь автобиографиям, большее значение, чем собственно истории, во всяком случае в том виде, как ею обычно занимаются.
С одной стороны, в биографиях факты даны правильнее и полнее, чем в истории; с другой - в истории действуют не столько люди, сколько народы и армии, а те отдельные люди, которые еще выступают в ней, появляются на таком отдалении, в таком плотном окружении и с такой большой свитой, к тому же облачёнными в жёсткие одежды или скрытыми за тяжёлыми, негнущимися панцирями, что поистине трудно разглядеть за всем этим действия человека. Верно же описанная жизнь отдельного лица показывает в узкой сфере образ действий людей во всех оттенках и видах - благородство, добродетель, даже святость немногих, извращённость, ничтожество, коварство большинства, подлость некоторых.
При этом в единственном рассматриваемом здесь отношений, именно с точки зрения внутреннего значения явления, совершенно безразлично, будут ли предметы, вокруг которых вращается действие, рассмотренные относительно, мелкими или важными, крестьянскими дворами или государствами; всё это само по себе не имеет значения, они обретают его лишь в зависимости от того и в той мере, в какой посредством них приходит в движение воля, - мотив имеет значение только по своему отношению к воле; напротив, то отношение, в котором он как вещь находится к другим таким же вещам, совсем не принимается во внимание. Как круг диаметром в один дюйм и круг диаметром в 40 миллионов миль имеют совершенно одинаковые геометрические свойства, события, так события и история деревни и государства в сущности одинаковы; изучить и узнать человечество можно и по тем, и по другим.
Неверно также полагать, что автобиографии полны лжи и притворства. Напротив, лгать (хотя это повсюду возможно) здесь, пожалуй, труднее, чем где бы то ни было. Притворяться легче всего в простой беседе; и как это ни парадоксально, притворство в сущности уже труднее в письме, потому что здесь человек, предоставленный самому себе, направляет свой взор в себя, а не вовне, с трудом вникает в чуждое и далёкое и не видит, какое впечатление он производит на другого; а этот другой спокойно в настроении, чуждом писавшему, просматривает письмо, перечитывает его несколько раз в различное время и легко обнаруживает скрытое намерение. Автора легче всего узнать как человека по его книге, ибо все названные условия действуют здесь еще сильнее и устойчивее; а в автобиографии притворяться настолько трудно, что, быть может, нет ни одной, которая в целом не была бы правдивее любой другой написанной истории. Человек, описывающий свою жизнь, обозревает ее целиком и полностью на всем ее протяжении, отдельные события становятся незначительными, близкое уходит вдаль, далёкое вновь приближается, интересы теряют свое значение: человек сам себя исповедует и добровольно идёт на это; дух лжи здесь не так легко овладевает им, потому что в каждом человеке есть и склонность к истине, которую при всякой лжи надо сначала преодолеть и которая именно здесь занимает необычайно твердую позицию. Отношение между биографией и историей народов можно наглядно представить в следующем сравнении.
История показывает нам человечество так, как природа показывает нам какую-либо местность с высокой горы; перед нами появляется сразу многое - далекие пространства, большие массы; но мы ничего не видим отчетливо и не можем распознать во всей его действительной сущности. Напротив, описание жизни отдельного человека показывает нам его так, как мы познаем природу, когда бродим среди ее деревьев, растений, скал и вод. Но подобно тому, как пейзажная живопись, в которой художник заставляет нас видеть природу его глазами, очень облегчает нам познание её идей и делает доступнее необходимое для этого состояние безвольного чистого познания, так в изображении идей, которые мы можем искать в истории и биографии, поэзия имеет перед ними значительное преимущество: и здесь гений держит перед нами зеркало, в котором все существенное и значительное предстает более отчётливым, концентрированным и ярко освещенным, а все случайное и чуждое устранено».
Артур Шопенгауэр, О четверояком корне... Мир как воля и представление, том 1. Критика кантовской философии, М., «Наука», 1993 г., с. 356-358.
