Искусствоведение и литературоведение
ЛитератураЛитература
Набор эвристикНабор эвристик, приёмов
X
Искусствоведение и литературоведение
ЛитератураЛитература
Набор эвристикНабор эвристик, приёмов
X
Будет полезнее исследовать эти приёмы в чистом виде, на новых примерах. К тому же нет ничего легче этого, потому что в чистом виде они часто встречаются как в классической комедии, так и в современном театре.
I. Повторение. - Речь идёт здесь не о том, о чем мы говорили выше, не о каком-нибудь слове или фразе, которые повторяет действующее лицо, а о положении, то есть о сочетаний обстоятельств, которое несколько раз возобновляется в одном и том же виде, идя вразрез, таким образом, с постоянно меняющимся течением жизни.
Повседневный опыт даёт нам примеры такого рода комизма, но лишь в зачаточном виде.
Так, например, встречаю я на улице приятеля, которого давно не видел; в этом нет ничего комического. Но если в тот же день я его встречаю снова, затем в третий и в четвёртый раз, то мы оба рассмеемся над таким совпадением. […]
II. Инверсия. - Второй приём настолько аналогичен первому, что мы ограничимся его определением, не останавливаясь на его применении. Представьте себе нескольких лиц в известном положении: Вы получите комическую сцену, если сделаете так, что данное положение превратится в свою противоположность, а роли переменятся. В таком роде написана двойная сцена спасения в Путешествии Перришона. Но даже нет необходимости, чтобы обе симметричные сцены разыгрывались на наших глазах. Нам могут показать только одну из них, раз есть уверенность, что мы можем себе представить противоположную ей.
Так, мы смеемся над подсудимым, который читает нравоучение судье, над ребёнком, который пытается поучать своих родителей, наконец, над всем, что находит себе место в рубрике мир наизнанку.
Часто выводится человек, который расставляет кому-нибудь сети и сам же в них ловится. История преследователя, ставшего жертвой своего преследования, обманутого обманщика составляет основу многих комедий. Мы находим её уже в старинных фарсах. Адвокат Пателен учит клиента, как надуть судью; клиент пользуется той же уловкой, чтобы не заплатить адвокату. Сварливая жена требует, чтобы муж исполнял всю работу по дому, и составляет для него подробнейший список обязанностей. Когда она падает в чан, муж отказывается вытащить её оттуда, говоря: Этого нет в твоем списке. Новейшая литература дала очень много вариаций на тему обокраденный вор. В ней, в сущности, всегда действующие лица обмениваются ролями, создавшееся же положение обращается против того, кто его создал.
Здесь может быть проверен закон, на применение которого,мы уже указывали не один раз. Часто воспроизводимая комическая сцена переходит в разряд категорий, образцов. Она становится забавной сама по себе, независимо от тех причин, которые сделали её смешной для нас. Тогда новые сцены, которые сами по себе не комичны, смогут вызывать наш смех, если они похожи в каком-нибудь отношении на эту сцену. Они более или менее смутно вызовут в нашем воображении образ, который известен нам как смешной. Они найдут себе место в том разряде, к которому относится официально признанный тип смешного.
Подобного рода - сцена с обокраденным вором. Она излучает комизм, заключающийся в ней, на множество других сцен. Она делает смешной всякую неудачу, которая постигает пострадавшего по его же собственной вине, - какова бы ни была эта вина, какова бы ни была беда, - даже каждый намёк на подобную неудачу, каждое слово, напоминающее о ней. Фраза: Ты этого хотел, Жорж Данден - не была бы вовсе забавной, если бы её не сопровождали отголоски смешного.
III. Мы достаточно сказали о повторении и об инверсии. Мы переходим теперь к интерференции серий. Это - комический эффект, вывести формулу которого очень трудно вследствие необыкновенного разнообразия форм, в которых она проявляется на сцене. Вот, может быть, как следовало бы его определить: положение комично всегда, когда оно принадлежит одновременно к двум совершенно независимым сериям событий и может быть истолковано сразу в двух совершенно противоположных смыслах.
Нам прежде всего приходит мысль о недоразумении, о qui pro quo. Qui pro quo есть действительно положение, имеющее одновременно два различных смысла: один - только возможный, тот, который придают ему актёры, другой - действительный, который придает ему публика. Мы видим действительный смысл положения, потому что нам заботливо показали его со всех сторон; каждый из актеров знает лишь одну из этих сторон: отсюда - ошибки, отсюда их неверное понимание того, что происходит вокруг них и что они сами делают. Мы идём от этого неверного понимания к пониманию верному, колеблемся между смыслом возможным и смыслом действительным; и
это-то колебание нашей мысли между двумя противоположными толкованиями прежде всего проявляется в том, что qui pro quo нас забавляет.
Понятно, что некоторые философы обратили внимание именно на это колебание и кто-то из них видел даже сущность комизма в столкновении или в сплетении двух противоположных суждений. Но их определение подходит далеко не для всех случаев, и даже там, где его можно применить, оно определяет не основу комического, но лишь одно из его более или менее отдалённых последствий. Легко понять, действительно, что qui pro quo в пьесе есть лишь частный случай явления несравненно более общего - интерференции независимых рядов событий, и что, кроме того, недоразумение смешно не само по себе, а лишь как признак интерференции рядов.
Анри Бергсон, Смех, в Сб.: А. Бергсон, Смех. Ж-П., Тошнота (роман). К. Симон, Дороги Фландрии (роман) / Сост. О. Жданко, М., Панорама, 2000 г., с.55-58.
Рекомендации Г.С. Альтшуллера по созданию новых методик креатива.