Поэтические приемы В.В. Маяковского

«Перед поэтом, творцом слова, революция поставила такие задачи:

1) изъять из поэзии и сдать в музей истории старый словесный хлам (все эти Эросы, Гекаты, Алкмены, фиалы, веси, чарования, молитвы, таинства и пр.) - одним словом, разгромить словесную буржуазию дочиста и притом без всяких нэпов (в идеологии никаких нэпов быть не может),

2) все слова, запятнавшие себя более или менее длительным соглашательством с буржуазией и попахивающие её бытом, прополоскать с мылом и проветрить на революционном воздухе, иначе говоря - дать им новое революционное применение, и

3) творить новые слова параллельно творимой жизни.

И у Маяковского, начавшего творить поэтическую революцию ещё до революции политической, мы видим и то, и другое, и третье.

Сравните его лексикон с лексиконом любого из его предшественников, и, даже при самом поверхностном взгляде, от вас не укроется, что без основательной революционной чистки здесь дело не обошлось.

Уже не говоря о таком хламе, как фиалы, чары и Алкмены, но даже и такие общеупотребительные, буквально встречавшиеся через каждые 10 строк в старой поэзии слова, как очарованный, таинственный, сладостный, блаженный, пленительный и т. д., едва ли мы найдём, пересмотров страницу за страницей «Всё написанное В. Маяковским». […]

Перейдём к словотворчеству.

У Маяковского нет выдуманных слов. Слова у него размножаются почкованием. Они вырастают, как ветви на дереве языка. От этого язык Маяковского, несмотря на свою новизну и внешнюю изощренность, от первого до последнего слова социален. Индивидуалистичности в нём нет и следа. Это подлинный язык революции.

Приёмы словотворчества у Маяковского сводятся в общем:

1) к сокращениям слов;
2) изменению их окончаний;
3) употреблению новых приставок;
4) превращению глагола в существительное, существительного в глагол, наречия или прилагательного в существительное и т. д.;
5) сведения двух слов в одно;
6) употребление слова во множественном числе вместо единственного, и наоборот.

Вот ряд новых глаголов, образованных с помощью приставки вы:

Выщетинились, вымолоди, вызнакомь, выгромил, выкосилась, вымечтал, вытомлен, вымозжу, вымчи, вызарю, выжуют, выщемил, выласкать, выжиреть, выдивить, вывертелся, выфрантил, вызлить, вывострив, выкаймил, вылюбил и т. д.

Сравните эти слова с общеупотребительными: ощетнились, омолоди, ознакомь, разгромил, покосилась, мечтал, истомлён, разможжу, помчи, озарю, разжуют, прищемил, обласкать, разжиреть или ожиреть, удивить, разозлить, навострив, окаймил и т. д.- и эти последние покажутся вам худосочными и слабосильными; но помимо перевеса в энергии, который дают новообразованные слова, в большинстве случаев они ещё и меняют значение.

Приставка вы указывает на дошедший до предела, завершившийся, исчерпавший себя процесс: Выгромил, вымозжу, выкосилась, вымечтал, выжиреть, вывертелся, выласкать, вылюбил - здесь ясно звучит: до конца и без остатка.

Мало того, некоторые слова приобретают благодаря этой приставке определенную социальную окраску. Так, напр., выжуют, выщемил (зубы), выжиреть, вывертелся, выфрантил, вылюбил - это уже не что иное, как яркие ярлыки, припечатанные поэтом к вещам и явлениям враждебного ему социального порядка.

- Но мне не до розовой мякоти, которую столетия выжуют («Флейта-позвоночник»).

Ко всем, кто зубы ещё злобой выщемил, иду в сияющих глаз заре («Война и мир»).

- Вашу мысль, мечтающую на размягченном мозгу, как выжиревший лакей на засаленной кушетке («Облако в штанах»),

- И вот на эстраду, колеблемую костром оркестра, вывалился живот...
Вдруг остановил мелькающий пуп, вывертелся волчком («Война и мир»).

- Выфрантив полей лоно, вихрились нанизанные на земную ось карусели Вавилонищ, Вавилончиков, Вавилонов.

- Земле ожиревшей, как любовница, которую вылюбил Ротшильд.

Вот примеры сокращения слов: человечий, зверий, заплесневший,
стиень (вместо стиени), вехлин (вместо вехлинывания), бух пушки (вместо буханье), гуд (вместо гудение), знаменосец, бесшабашье, жданье.

Сравним эти слова опять с обычными: человеч-еск-ий, звер-ин- ый, заплес-не-вев-ший, стиен-и, бух-анье, гуд-ение, зна-мено-носец, бесшабаш-ность, ожида-ни-е, и мы увидим, что отброшено все лишнее, разжижающее слово. Сжатое до отказа, слово дает сгущённый образ, в некоторых случаях превращающийся в короткий удар (бух, стиень).

- Что ни звук - бух пушки.
- Секунда эта стала началом невероятного гуда.

Сокращая здесь слова, Маяковский даёт иллюзию удара на близком расстоянии, иллюзию внезапного оглушения звуком...

И чуткость художника не изменяет ему, когда сейчас же вслед за этим он говорит:

- Весь север гудел, Гудения мало...

Гудение на севере - это уже где-то далеко. И тут старая расплывчатая форма подходит больше, чем новая.

В противоположность сокращённым прилагательным - человечий и зверий, у Маяковского мы находим удлинённое - трамвайский («Язык трамвайский вы понимаете»). Смысл этого удлинения понятен: раз дело идёт о разговаривающем трамвае, то это - трамвайский, сближающее по своему окончанию с человеческим как нельзя более на месте.

Близорукие критики за этот трамвайский язык, пожалуй, упрекнут Маяковского в мистике. Но Маяковский и мистика это по меньшей мере то же самое, что Пуанкаре и коммунизм. Дело тут совсем не в мистике, а в постижении эстетики вещи, недоступной или почти недоступной старым поэтам и воспитавшемуся на них поколению, знавшим только одну эстетику природы (ивы и нивы, розы и грёзы).

Точно так же короткое слово «боль» Маяковский заменяет удлинённым - боление там, где ударность не нужна и, наоборот, нужно подчеркнуть длительность процесса: в любовном болении.

Вместо слова «даль» мы видим у Маяковского - далёкость. Здесь опять с удлинением слова меняется его значение. Далёкость заполняет пробел, существовавший до сих пор в русском языке при указании расстояния. Даль - это слишком далеко, отдаление - слишком близко, далекость - среднее между ними.


- Домами оскалила скалы далекость, Ни люда, ни заставы нет.

Маяковский говорит: слезовая течь (попробуйте сопоставить течь с обычным - слезная, и у вас получится нечто вроде смеси масла с водою): лихорадюсь вместо общеупотребительного - меня лихорадит. И здесь, как и везде, применяемый Маяковским метод словообразования вполне отвечает духу языка: новое слово образуется по аналогии с уже существующими словообразованиями: мучит - мучаюсь, лихорадит - лихорадюсь.

Далее мы видим ряд слов вульгаризованных своеобразным окончанием: гостье, дамье, дверье (по аналогии с хорошо знакомыми нам – хамьё, мужичьё), квартирошный, божище, божик, крыластые, культуришка, загробь, любовишки, любята и проч. Здесь настолько ясен революционный, даже более - классовый подход к слову, что всякие пояснения излишни.

В заключение приведу ряд примеров, которые говорят сами за себя:

Еле расстались, развиделись еле... Целый остров расцветоченного ковра... Кто дням велел июлиться... Вызарю в мою последнюю любовь... Ревность метну в ложи мрущим глазом быка... Страшное слово на голову лавь... Вороньем окаркан... Улицы рвущийся вымах... Июлю канут... Обезночел загретый... Досыта из'издеваюсь, нахальный и едкий... Маленький смирный любеночек... Ночь по комнате тинится... Трясущимся людям в квартирное тихо... В светлое весело грязных кулачищ замах... Груд испешеходили чахотки площе... Душу новородит, имениннит тело... Небо опять иудит пригоршню обрызганных предательством звезд... Дождь обрыдал тротуары... Массомясая, быкомордая орава... Мордой многохамой... Площадь стодомым содомом... Секунды быстрились... Выстрел огнел... Заря разнебесилась ало... Каждый шаг в цветомории тонет... Такая косноязычь... О рае сегодняшнем раструбливая весть... Издинамитить старое».

Горлов Н., Футуризм и революция: поэзия футуристов, в Сб.: В.В. Маяковский: pro et contra, антология, Том 2 / Сост. В.Н. Дядичев, «Русская христианская гуманитарная академия», 2013 г., с. 37-42.