Музыка
Открытия в области музыки…
Встреча Наставника-профессионалаВстреча Наставника-профессионала
Ученик противоречит НаставникуТворчество ученика не подражает, а противоречит Наставнику
X
Игра в четыре руки и переложения для фортепьяно – учеба композитора М.П. Мусоргского
«В декабре 1857 года, после первых занятий с Милием Алексеевичем, Мусоргский решается приобрести рояль, и Балакирев помогает выбрать инструмент. Начав с платных уроков, Балакирев скоро перевёл занятия с Мусоргским в дружеские беседы, почуяв очень серьёзное основание в его интересе к сочинительству. Они проигрывали в четыре руки чуть ли не всю доступную в нотах музыкальную классику, от ранних композиторов до любимцев Милия - Бетховена, Шумана, Шубер-та, Глинки.
И это было не просто знакомство с музыкой, но дотошное её изучение. Милий, взяв на себя роль педагога, с учениками обращался также, как некогда с самим собой. Тогда, ещё в Нижнем, он углублялся в отдельные произведения, не зная теории. Он не изучал, как это делается в консерватории, имитацию, канон, фугу, рондо, вариации, сонатное аллегро и т. д.
Музыкальную форму он постигал иначе - знание приходило к нему через подробное всматривание в ноты, вслушивание в отдельно выбранное произведение. Когда же сам брался за сочинение, он стремился ещё и уйти от ученичества, сразу найти зрелую форму своему детищу, в котором совсем не должно быть подражательности. Он сразу жаждал той свободы, которая сопутствует большим и зрелым композиторам. Из-за этого он столь долго и возился с собственными произведениями, хотя от учеников требовал иной раз непосильной быстроты в сочинении.
Мусоргский играет в четыре руки с Балакиревым, дома - в четыре руки с Кито. Брат его понемногу совершенствуется в чтении с листа. Музыка уже серьёзно внедрилась в Мусоргского, раз он не просто «просвещает» своих родных, но даже - на какое-то время - заражает их своим интересом к Бетховену, Шуману, Глинке. […]
Балакирев по собственному опыту знал, что лучшая возможность «увидеть» произведение, понять его - это сделать из партитуры его фортепианное изложение. Тогда можно лучше почувствовать и саму музыкальную форму, и, кроме того, особенности оркестрового звучания. Партитуру почти никогда не удаётся «спроецировать» на нотные листы его «фортепианного» варианта без потерь. И в этих расхождениях оркестровой и фортепианной партий чуткая натура способна схватить и душу тех инструментов, партию которых приходится к фортепиано «приноравливать».
В первые годы сочинительства переложений у Мусоргского особенно много. И всего более он занимается обработкой бетховенских квартетов. Здесь, впрочем, ощутима не только властная рука Балакирева (тот особенно обожал поздние квартеты знаменитого немца). Начинающий композитор был движим и желанием познакомить с Бетховеном своих друзей, хотя бы семейство Опочининых, у которых он бывал на музыкальных вечерах. Но очень много переложений им сделано из самого Балакирева: музыка к «Королю Лиру», «Увертюра на три русские песни». То, что большинство переложений назначалось для исполнения в четыре руки, говорит лишь об одном: рано или поздно они должны были прозвучать или на занятиях с Милием, или на музыкальном вечере. Лучшего знакомства с малоизвестными сочинениями, которые не услышишь в концерте, в то время не существовало. […]
В Мусоргском жило одно особое чувство, которое со временем всё более развивалось, уточнялось, выплескивалось в письма, в творчество. Всё нужно делать по-своему. Думать о том или ином предмете - по-своему, читать книгу - по-своему (вычитывая многое за строками), сочинять - тем более по-своему.
Отсюда его крайняя нелюбовь по всему «школярскому» и «профессорскому», к навязанным правилам («чего, чего не натыкают профессора в молодую голову»). Он и в жизни и в творчестве был стихийный интуитивист - всё постигал прозрениями, как прозрениями всего и достигал. На этом пути были «к месту» и Лафатер, и Гольбах, и уголовные процессы во Франции (которыми он скоро займётся), и Дарвин (от которого он в свой час придёт в восторг), и мудрый Пушкин, и пронзительный Лермонтов, и вечный литературный спутник Модеста Петровича - странный, непостижимый Гоголь.
Это упрямое стремление к самостоянию вызовет насмешки друзей, которые будут даже сомневаться иной раз в его умственных способностях, издевательства врагов, вечно уличавших его в дилетантизме, и восхищение потомков. «Быть самим собой» - не столь уж сложная истина. Но следовать ей - всегда и во всём - очень трудно.
И вот Мусоргский - вкупе с Балакиревым - помогает получить образование мальчишкам и радуется, что их головы нельзя забить «разными доктринами»; он спрашивает Балакирева о музыкальной жизни - и здесь тоже стоит за самостояние».
Федякин С.Р., Мусоргский, М., «Молодая гвардия», 2009 г., с. 61,73 и 81-82.
