Искажения текстов Библии по оценке П.Д. Успенского

«… необходимо отметить, что Четвероевангелие - это единственный источник, из которого мы узнаём о Христе и его учении.

Деяния и Послания апостолов добавляют к этому некоторые существенные черты, однако вводят и многое такое, чего нет в Евангелиях и что им противоречит. Во всяком случае, на основе Посланий невозможно было бы воссоздать личность Христа, евангельскую драму и сущность евангельского учения.

Послания апостолов, в особенности Послания апостола Павла, образуют здание церкви. Это - упрощённое изложение идей Евангелий, их материализация, их применение к жизни, причем такое применение, которое нередко идёт против эзотерической идеи.

Добавление Деяний и Посланий к четырём Евангелиям имеет в Новом Завете двоякое значение.

Во-первых, с точки зрения Церкви, оно позволяет ей установить связь с Евангелиями и «драмой Христа». Церковь фактически и начинается с этих Посланий. Во-вторых, с точки зрения эзотеризма, такое добавление даёт возможность некоторым людям, начинающим с церковного христианства, но способным понять эзотерическую идею, соприкоснуться с первоисточником и, быть может, найти сокрытую в нём истину.

Исторически в становлении христианства главную роль играло не учение Христа, а учение Павла.

С самого начала церковное христианство по многим пунктам вступило в противоречие с идеями Христа. В дальнейшем расхождение стало ещё более значительным.

Мысль о том, что, родись Христос позднее, он не только не смог бы возглавить христианскую Церковь, но даже, вероятно, и принадлежать к ней, отнюдь не является новой.

А в эпоху наивысшего блеска, могущества и власти Церкви его, несомненно, объявили бы еретиком и сожгли бы на костре. Даже в наше, более просвещённое время, когда христианские церкви если и не утратили, то, по крайней мере, стали утаивать свои антихристианские черты, Христос мог бы скрываться от гонений «книжников и фарисеев» разве что где-нибудь в северном русском скиту. […]

В каждом из четырёх Евангелий есть множество вещей, сознательно продуманных и основанных на большом знании и глубоком понимании человеческой души. Некоторые места написаны с таким расчётом, чтобы один человек обнаружил в них один смысл, другой - второй, а третий - третий, и чтобы эти люди не смогли прийти к согласию относительно понимания прочитанного; вместе с тем, все они будут в равной степени неправы, а подлинный смысл никогда не придёт им в голову самостоятельно. […]

Текст Четвероевангелия в переводах на современные языки несколько искажён, но в гораздо меньшей степени, чем можно было бы ожидать. Несомненно, его искажали, когда переписывали в первые века и позднее, уже в наше время, в процессе переводов. Первоначальный текст не сохранился; но если сравнить нынешние переводы с более древними текстами (греческим, латинским и церковно-славянским), то мы заметим разницу вполне определённого свойства. Все подмены и искажения похожи друг на друга; их психологическая природа одинакова: в тех случаях, когда мы замечаем подмену, можно понять, что переводчик или переписчик не понял текста, что в тексте что-то показалось ему чересчур трудным, чересчур отвлечённым. Поэтому он слегка подправил текст, добавив, допустим, всего одно словечко, - и таким образом внёс в него ясный и логичный смысл на уровне собственного понимания. Этот факт не вызывает ни малейшего сомнения, и его можно проследить по позднейшим переводам.

Самые древние из известных текстов, т. е. греческий текст и первые латинские переводы, оказываются гораздо более абстрактными, чем позднейшие переводы. В ранних текстах есть много отвлечённых понятий; можно видеть, как в позднейших переводах эти понятия превратились в конкретные образы, в конкретные фигуры.

Самая интересная переделка такого рода произошла с дьяволом. […]

 Вообще говоря, вся евангельская мифология в целом претерпела значительные изменения. «Диавол», т. е. лжец или искуситель, в первоначальном тексте представлял собой имя, которое можно отнести к любому «лжецу» или «соблазнителю». Можно предположить, что это имя зачастую использовали для того, чтобы выразить видимый, обманчивый, иллюзорный мир феноменов, «майю». Мы находимся под сильнейшим влиянием средневековой демонологии, и нам трудно понять, что общей идеи дьявола в Новом Завете нет. В нём есть идея зла, искупления, соблазна, идея демонов и их князя, идея нечистого духа; есть Сатана, искушавший Иисуса; но все эти идеи не связаны одна с другой; они аллегоричны и очень далеки от средневековой концепции дьявола.

Миф о том, что Христос - в буквальном смысле - сын Божий, был создан постепенно, в течение нескольких веков. И хотя догматический христианин будет отрицать языческое происхождение этой идеи, она, бесспорно, взята из греческой мифологии.

Ни в какой другой религии нет таких тесных взаимоотношений между божествами и людьми, как в греческих мифах. Все полубоги, титаны и герои Греции были сынами божеств. В Индии сами боги воплощались в смертных или нисходили на землю и принимали на время облик людей или животных.

Но привычка считать великих людей сынами божеств - это чисто греческая форма мышления (позднее перешедшая в Рим) о взаимоотношениях между божествами и их посланцами на земле.

И вот, как ни странно, эта идея греческих мифов перешла в христианство и стала главной его догмой.

В догматическом христианстве Христос - сын Бога совершенно в том же смысле, в каком Геракл был сыном Зевса, а Асклепий - Аполлона. […]

Однако, помимо влияния греческих мифов, Христос должен был сделаться богом в соответствии с общим духом мистерий.

Смерть и воскресение бога - их фундаментальные идеи. […]

 

 

Продолжение »