Признание результатов творческой личности
Признание профессиональным сообществом и/или обществом в целом результатов деятельности творческой личности
X
Научное признание на родине Жана Бодрийяра
«В истории философии XX века (едва ли уже пора делать какие-то выводы относительно нового века) Бодрийяр занимает не совсем обычное положение.
В США к нему относятся намного серьёзнее и внимательнее, нежели во Франции. На родине Бодрийяр - фигура маргинальная.
У него не было своей кафедры в Коллеж де Франс (как у Фуко), он оставил преподавание в университете. Да и вообще академическая философия Франции не принимает его всерьёз.
Причин этому много. Бодрийяр развивал свои идеи в зазоре между различными дисциплинами. Он вроде бы и социолог, и многие исследователи, как мы уже говорили, ошибочно считают, что у него социологическое образование. Он развивал то, что при желании можно было бы назвать социальной теорией (которой так недостаёт Франции), но в то же время резко выступал против социологии, объявляя её лженаукой, основанной на мифологии. Поэтому он не может стать «своим» для социологов: даже после работ П. Бурдьё социология остаётся слишком «традиционной» для этого. Скорее, Бодрийяр философ, но и философией он занимался весьма своеобразно. Отказавшись от субстантивизма и диалектики, он не примкнул ни к ситуационизму, ни к тому, что принято называть расплывчатым термином «постмодернизм».
Кроме того, Бодрийяр постоянно провоцировал всех и вся, раздавай увесистые оплеухи то марксизму, то фрейдизму, то ситуационизму и т. д. Он не принадлежал ни к каким группировкам или партиям - а это очень важно во Франции: определить, с кем ты - с Университетом или с Академией. Бодрийяр же всегда был сам по себе.
В истории французской философии такие маргинальные фигуры уже встречались. Например, Жорж Батай, которого никто не мог понять: всерьёз он говорит или дурачится (а то и вовсе по-мальчишески издевается над серьёзными людьми).
Батай и подобные ему фигуры всегда существовали где-то на периферии гуманитарной культуры. У них никогда не было ни «школы», ни просто последователей, но при этом они, по выражению Р. Рорти, выполняли работу философов, предлагая новый язык для обсуждения этических проблем и задавая новые направления философии и литературе. Современная им эпоха не принимала их всерьёз, однако последующие поколения интеллектуалов обнаруживали, что эти маргиналы для них намного важнее, чем быстро забытые «серьёзные» философы.
Бодрийяру повезло больше, чем Батаю: с самых первых своих работ он обрёл известность, сперва локальную, а затем и всемирную. Но, сделавшись «гражданином мира», он не стал от этого конформнее. Напротив, Бодрийяр сделался ещё опаснее, и любой интеллектуал, какие бы тёплые чувства к Бодрийяру ни высказывал, рисковал получить от него затрещину. Бодрийяр был непочтителен и нелицеприятен, он двигался своим путём и не вступал ни в какие союзы с попутчиками.
Это, конечно, не значит, что Бодрийяр жил в изоляции. Напротив, он был публичным философом. Он взаимодействовал едва ли не со всеми современными течениями в философии. Нельзя сказать, что он не испытывал никаких влияний. Как раз наоборот: влияний этих так много, что они накладываются друг на друга, порой давая эффект интерференции, а порой взаимно погашаясь. Он брал своё там, где видел своё. При этом зачастую даже невозможно сказать, что он что-то взял или дал. Подобно Аполлонию Тианскому, он поклонялся всем богам во всех храмах. Но при этом оставался атеистом».
Дьяков А.В., Жан Бодрийар: стратегии «радикального мышления», Изд-во СПбГУ, 2008 г., с. 278-279.
