«Песня «Моя» была написана как упражнение по композиции во время занятий Гершвина у Джозефа Шиллингера. Шиллингер, умерший в 1943 году, был последним педагогом Гершвина. Друг Гершвина и Шиллингера композитор и виолончелист Джозеф Эчрон как-то рассказал Джорджу об оригинальных идеях Шиллингера в области композиции и высказал мысль, что занятия у Шиллингера были бы полезны Гершвину.
Джордж начал заниматься у Шиллингера в 1932 году и продолжал занятия, с некоторыми перерывами, в течение почти четырёх лет. Тема влияния, оказанного Шиллингером на Гершвина, породила столько слухов, мнений и притязаний на истину в конечной инстанции, особенно после смерти композитора, что здесь требуется внести ясность.
Шиллингер был теоретиком, чей новый подход к музыкальной композиции тесно связан с применением строго научных методов. Чувствуя, что все великие музыкальные произведения построены в соответствии с определенными принципами, Шиллингер систематизировал эти принципы, исходя из работ великих композиторов прошлого и настоящего времени. Он проанализировал также все возможности мелодии, гармонии, ритма, оркестровки, музыкальной формы и всех известных музыкальных стилей.
Таким образом, он развил систему точных технических приёмов и методов для написания музыки в любом стиле и для любой звуковой и оркестровой комбинации. Сочинение музыки свелось к математическим формулам, музыкальные произведения оказалось возможным создавать при помощи новооткрытых формул, систематизированных моделей, диаграмм и логарифмической линейки.
Однажды Шиллингер показал, как можно сконструировать полифоническую композицию в баховском стиле, прослеживая колебания кривой деловой активности, взятой из газеты «Нью-Йорк Таймс», чтобы затем перевести единицы этой диаграммы на язык соответствующих мелодических и гармонических интервалов.
После смерти Шиллингера его теоретические работы и рекомендации по их практическому применению были изданы в двух томах под названием «Система музыкальной композиции Шиллингера» (Тhе Schillinger System of Musical Composition, 1946). Для некоторых популярных композиторов и аранжировщиков эта книга стала чем-то вроде Библии. В некоторых ведущих университетах и консерваториях страны преподается курс теории композиции по системе Шиллингера.
Сначала сам Шиллингер, а после его смерти - Общество Шиллингера, выступили с притязаниями на то, что его метод оказал исключительное влияние на Гершвина. В предисловии к одной из своих книг, «Калейдофон» (Kaleidophone, 1940), Шиллингер писал:
«Когда ныне покойный Гершвин познакомился со мной, он был в творческом тупике. Он чувствовал, что его ресурсы, но не способности, были полностью истощены... В день нашей первой встречи Гершвин сказал: «Моя проблема вот в чём. Я написал примерно семьсот песен. Я больше не способен написать ни одной, я повторяю самого себя. Можете вы мне помочь?» Я ответил утвердительно, и день спустя Гершвин, подобно Алисе, оказался в Стране Чудес. Позднее он познакомился с материалом этой книги на практике, проиграв все упражнения, содержащиеся в ней. «Теперь мне не нужно сочинять музыку - она вся здесь», - заметил он».
Леонард Либлинг, редактор «Музыкального курьера», по-видимому, поверил Шиллингеру на слово. В ноябрьском выпуске своего журнала за 1940 год он писал: «После того как Гершвин написал более семисот песен, он почувствовал, что больше не способен сочинять музыку и обратился за советом и помощью к Шиллингеру. Очевидно, помощь оказалась полезной, так как он был учеником теоретика в течение четырёх с половиной лет».
Ни один из близких друзей и соратников Гершвина, бывших рядом с композитором как в 1932 году, так и позже, и имеющих все основания утверждать, что они были в курсе всех его творческих проблем, так как Джордж никогда не делал тайны из того, как он работает, не может вспомнить ни одного случая или высказывания, доказывающих правоту утверждения Шиллингера, что в 1932 году Гершвин был в «творческом тупике». Я также не могу вспомнить ничего подобного. В тот год я часто виделся с Гершвином. Его проблема заключалась в том, чтобы приучить своё творческое воображение к дисциплине и самоконтролю, так как стоило ему сесть за рояль, как неиссякаемый поток музыкальных идей, бесконечно разнообразных по стилю и настроению, буквально затапливал аудиторию. Никто из близко знавших Гершвина никогда бы не додумался до того, чтобы говорить о творческом бессилии или усталости. Он был поистине неисчерпаемым источником музыкальных идей, изобретений и энтузиазма.
Шиллингер и его последователи утверждают, что всё созданное Гершвином после 1932 года, прежде всего «Порги и Бесс», было написано по методу Шиллингера. Сам Шиллингер настаивал на этом в своём письме ко мне, датированном 20 октября 1942 года: «Порги и Бесс» писалась при моем непосредственном участии в качестве консультанта; её сочинение заняло полтора года. В течение всего этого времени я занимался с Гершвином три раза в неделю (что составило в сумме четыре с половиной часа в неделю)».
На самом деле все обстояло несколько иначе. Гершвин ухватился за метод Шиллингера с восторгом развитого не по годам ребёнка, которому подарили игрушечную электрическую железную дорогу. Он был большим любителем всяческих игр, и метод Шиллингера тоже стал для него чем-то вроде занимательной игры. Его очень увлекла идея сочинения музыки при помощи математически выверенной формулы, и он пришел в неописуемый восторг, поняв, что метод Шиллингера даёт некоторый практический результат. Интеллектуальные усилия, требуемые для овладения методом Шиллингера, стимулировали его острый и пытливый ум. Какое-то время он не мог говорить ни о чем, кроме Шиллингера и его теории. Он чувствовал себя человеком, открывающим новые миры.
Вне всякого сомнения, уроки и упражнения по методу Шиллингера давали пищу его уму и воображению и в определённой мере благотворно повлияли на технику композиции. Верно и то, что он иногда использовал метод Шиллингера для сочинения некоторых своих произведений. Примером могут служить гаммообразные пассажи (используемые в качестве тематического материала) в «Кубинской увертюре», в «Вариациях на тему песни «Я ощущаю ритм», в некоторых хоровых сценах и в сцене бури из оперы «Порги и Бесс». Занимаясь оркестровкой оперы, Гершвин обратился за помощью к Шиллингеру, чей совет оказался полезным композитору.
И всё же Гершвину пришлось убедиться в том, что, хотя формулы Шиллингера расширили его технические возможности, они не могли заменить вдохновения. Произведения Гершвина, написанные после 1932 года, создавались в соответствии с, так сказать, более традиционной методикой. Айра Гершвин настойчиво подчеркивает этот момент в письме для журнала «Ньюсуик» (23 октября 1946 года), написанном как ответ на статью Шиллингера, в которой тот заявляет, что успехом своих произведений вообще и в особенности оперы «Порги и Бесс» Гершвин обязан прежде всего его методу. «Если автор статьи намекает на то, что художественная ценность и успех оперы «Порги и Бесс» объясняются тем, что Джордж проштудировал с Шиллингером такие его работы, как, скажем, «Ритмические группы, возникающие в результате интерференции нескольких синхронизированных периодичесностей» (Rhythmic Groups Resulting from the Interference of Several Synchronized Periodicities), то он просто недостаточно компетентен. Уроки, подобные вышеупомянутому, несомненно, расширяют музыкальные горизонты, но они не могут сами по себе дать жизнь такой опере, как «Порги и Бесс»».
Дейвид Юэн, Джордж Гершвин: путь к славе, М., «Музыка», 1989 г., с. 190-192.