Качественные уровни творчества
Классификация различных творческих решений по их качественным (системным) уровням
ФилософияОтдельные философские парадигмы, метафоры и идеи…
X
Рассудок и разум в философии Европы по Б.Г. Кузнецову
В этой книге «… уже говорилось об очень давнем разграничении рассудка и разума: рассудок постигает в мире закономерность, порядок; разум способен увидеть и предвидеть необходимость перехода к новому порядку.
Такой переход - функция разума, неотделимая от функции рассудка: чтобы перейти к новому порядку, новому закону, необходимо представление о законе, о регулярности, повторяемости, тождестве, симметрии, о том, что Гегель называл «спокойным» аспектом познания. Иначе говоря, необходимы функции рассудка.
Подобное представление о разуме и рассудке могло быть сформулировано после немецкой классической философии, после Гегеля и после того как классическая наука отчётливо продемонстрировала переходы от одних законов, одних упорядочивающих мир множеств к другим законам, к другим упорядочивающим множествам. Это представление приобрело более конкретный характер, когда Энгельс обобщил классические переходы в учении о формах движения и их иерархии.
Классическая наука уже в XVII века показала, как разум переходит от одной рассудочной упорядоченности мира к другой. В этом и состоял генезис классической науки. В первой половине XVII века в «Диалоге» Галилея и затем у Декарта мир был упорядочен схемой инерционных движений; равномерные движения, т. е. множества тождественных мгновенных скоростей, образовали ratio мира. Затем в галилеевых «Беседах» и ещё больше в ньютоновых «Началах» разум науки сосредоточил её внимание на различиях в скорости, на ускорениях, и упорядочивающей схемой мироздания стали множества нетождественных скоростей; схема мира, его ratio, складывалась из ускоренных движений. Но это был переход к новой «спокойной» схеме, к новой тождественности.
В картине мира, нарисованной в галилеевых «Беседах» и в ньютоновых «Началах», ratio Вселенной складывалось из равномерно ускоренных движений. Гармония мироздания у Аристотеля соответствовала неизменности положений тел, занимающих свои «естественные места». В «Диалоге» и в концепции инерции в целом она соответствовала тождеству, неизменности скоростей - первых производных по времени от положений. В «Беседах» и в «Началах» - тождеству, неизменности ускорений, вторых производных от положений. Эти тождества конструирует рассудок. Разум заставляет переходить от одного рассудочного тождества к другому.
Забегая вперед, заметим, что в экономических прогнозах мы видим нечто аналогичное: рассудок строит ряды тождественных, неизменных характеристик, разум переходит к рядам более динамических характеристик, к производным по времени все более высокого порядка, от уровней - к скоростям, от скоростей - к ускорениям, а может быть, и дальше.
Возвращаясь назад, к проблемам стоимости и цены производства, мы убеждаемся, что закон стоимости, как и каждый закон, - творение рассудка (вернее, разума, который здесь не выходит за пределы рассудочного мышления). В этом смысле и представление о цене производства как о регуляторе равновесия - рассудочное представление. Функция разума, выходящего за пределы рассудочного мышления, - переход от понятия стоимости к понятию цены производства.
В XIX веке разум уже не ограничивался переходами к упорядоченным рядам более высоких по рангу производных координат тел. Он охватил другие, помимо механического перемещения, формы движения. Здесь специфичен в каждом случае сам характер закона, которому подчиняются явления, и характер такого подчинения. Отдельные молекулы подчиняются управляющим их движениями законам механики с абсолютным послушанием, их поведение в точности соответствует законам. Напротив, поведение больших ансамблей молекул подчиняется своим, термодинамическим законам лишь в смысле вероятности предписанного поведения: эта вероятность велика, пока достаточно велики ансамбли молекул, при их уменьшении предписания термодинамики могут оказаться нарушенными, а в случае одной, двух или трёх молекул они теряют смысл.
Неклассическая физика сделала неопределённым поведение микрочастиц. Сами законы механики и те величины, которыми они управляют, - положения, скорости энергии - становятся в каких-то пределах неточными, причём отдельное нарушение макроскопического закона может стать началом нового упорядоченного процесса. Здесь разум уже не ограничивается спорадическим переводом рассудка на иную ступень – от полодений к скоростям, от скоростей – к ускорениям и т.д. […]
У Сент-Экзюпери есть одно очень интересное замечание, вложенное в уста Маленького принца. Для ребёнка интересы взрослых кажутся странными: взрослые интересуются количественными определениями, им нужно знать, сколько человеку лет, сколько он зарабатывает, а в какие игры он любит играть - это им безразлично. Наука, и не только наука, требует некоторого приближения к «детским» интересам.
Об этом говорил Эйнштейн в отношении науки, а в других отношениях - евангелисты, вложившие в уста своего героя формулу: «... ежели не будете, как дети.. .»
Но дети, вслед за Алисой в стране чудес, вовсе не против счёта; только этот счёт должен быть парадоксальным.
Именно такой переход от традиционных математических соотношений к парадоксальным и был реализован в теории, которую Эйнштейн считал результатом «детских» интересов (он говорил, что пришел к теории относительности потому, что сохранил детский интерес к фундаментальным проблемам до такого возраста, когда мог кое-что сделать для их решения).
Переход к парадоксальным неэвклидовым соотношениям от традиционных эвклидовых соотношений, рассматриваемый как физический переход, изменение метрики, неэвклидовый характер метрики, отождествленный с гравитационным полем, лежит в основе общей теории относительности.
Такой переход не был растворением музыки в алгебре, он был скорее превращением алгебры в музыку, конечно, в несколько переносном смысле, аналогичном кеплеровой «музыке сфер»».
Кузнецов Б.Г. , Философия оптимизма, М., «Наука», 1972 г., с. 322-324 и 340-341.
