Встреча с нерешённой Проблемой
Встреча с нерешённой Проблемой / Задачей
Самостоятельное решение ЗадачиСамостоятельное решение сложной Задачи
Раннее освоение эвристикРаннее открытие / освоение эвристик
X
Становление ученого Готфрида Лейбница [продолжение]
Первый класс (prima) тоже был двухгодичным (1659-1661 гг.), и в нём основным предметом была логика, главным образом аристотелевская логика силлогизма.
Такой предмет могло оживить только незаурядное мастерство преподавания, что встречается редко и чего не было в Nikolai-Schule тех времён.
Но в тринадцатилетнем Лейбнице этот предмет нашёл живой отклик. После изучения самоучкой латыни и чтения Ливия, после запойного чтения древних это было новое и сильнейшее впечатление отроческих лет Лейбница.
Он был поражён тем, что великое многообразие различных по внешности суждений можно охватить каким-то определённым количеством общих форм; он без труда находит многочисленные иллюстрации для сухих правил учебника и приходит к мысли, быть может навеянной кем-то из прочитанных им авторов, но представляется она ему собственной, что логика должна охватить всю область человеческого мышления и, давая для него правила, быть незаменимым средством познания истины. И это стало одной из руководящих идей всей деятельности Лейбница.
Много лет спустя Лейбниц, отстаивая значение традиционной логики, даже той скромной и скучной школьной логики, которой его обучали в Nikolai-Schule, писал, что находит в ней много хорошего и полезного. К этому, добавлял он, его вынуждает и благодарность, потому что даже в том виде, в каком логику проходят в школе, она дала ему очень многое. Говорят, что хорошая голова не нуждается в помощи логики, так как и сама справится с делом, а плохой голове логика все равно не в помощь. Но, возражал на это Лейбниц, он убеждён, что плохая голова, обладая вспомогательными средствами и упражняясь в их применении, может превзойти самую лучшую, подобно тому, как ребенок может провести по линейке линию лучше, чем величайший мастер от руки. А гениальные умы поняли бы куда дальше, если бы они использовали такие вспомогательные средства.
Знакомство с логикой в жизни подростка Лейбница было источником сильного эмоционального воздействия, факт чрезвычайно редкий и характеризующий весь склад его натуры; это сопоставимо с тем, какое впечатление произвели на маленького Паскаля «Начала» Евклида, и ещё с очень немногими подобными эпизодами из биографий знаменитых мыслителей.
В одном из писем (от 1696 г. к Г. Вагнеру) Лейбниц вспоминал, что пока он не перешёл в тот класс, где изучают логику, он был весь погружён в историю и поэзию, потому что историю стал читать почти с того времени, когда выучился чтению, а стихи доставляли ему большое удовольствие. «Но, когда я начал слушать логику, - продолжал Лейбниц,- то был сильно поражён разделением и порядком мыслей, о чем узнал из нее. Я тотчас же начал замечать, насколько это было доступно в таком предмете тринадцатилетнему мальчику, что тут кроется нечто значительное. Меня приводили в восторг так называемые предикаменты (Латинский термин, соответствующий греческому «категории» - Прим. И.Л. Викентьева): они давали мне в руки как бы именной список всех вещей в мире, и я рылся во всевозможных логиках, ища, где лучше всего и полнее всего изложен такой всеобщий реестр; я часто спрашивал и себя и товарищей, в какой предикамент и в какое его подразделение следует отнести то или другое. Вскоре я набрёл на приятную находку, что часто при помощи предикаментов можно отгадать что-нибудь или вспомнить забытое, а именно, если сохранился ещё его образ, который, однако, не можешь сразу себе представить. Ибо тогда надо только допросить, как бы проэкзаменовать себя или другое лицо по известным предикаментам и их дальнейшим подразделениям (я даже составил обстоятельные их таблицы из различных логик), и вскоре всё, что к делу не относится, будет исключено, и вопрос будет поставлен настолько узко, что можно будет найти как раз то, что нужно».
Это увлечение логикой, в котором Лейбниц тринадцати-четырнадцати лет отроду проявил столь же поразительную для его возраста самостоятельность и силу ума, как ранее для своих восьми лет при изучении латинского языка и литературы, тоже не нашло должной поддержки у учителей. Его замечания и предложения, частично вполне дельные, были встречены неодобрительно: нечего мальчику пытаться внести новое в то, чего он ещё не изучил как следует.
Не будем суровы к учителю - может быть, только понимание того, что необычный ученик замахивается на нечто непосильное или невозможное, предопределило его отношение. Ибо Лейбниц не только занимался расширением обычной в традиционной логике классификации простых понятий (тут он пришёл к мысли, что разбиение таких понятий на классы - предикаменты - надо дополнить разбиением на классы составных понятий или суждений; такие предикаменты суждений были бы исходными при составлении заключений, подобно тому, как предикаменты понятий являются исходными при составлении суждений). Нет, он пришел к замыслу совершенно грандиозному: логика навела его на мысль, что можно создать нечто вроде алфавита человеческих мыслей.
Комбинируя знаки этого алфавита и анализируя полученные таким образом слова, можно все завести и все обсудить. Как позже писал Лейбниц, эта мысль привела его в восторг, но то была радость ребёнка, потому что он не мог постичь громадности дела. Однако позже, с расширением его познаний, решение добиваться осуществления столь великого замысла становилось в Лейбнице, по его признанию, всё твёрже.
Нам придётся ещё говорить об этих мыслях Лейбница, об их значении для его творчества, о его предшественниках. Здесь мы рассказываем о ходе его развития, о том, что характеризует его психологию, его интеллект. И в этой связи ценно следующее замечание Лейбница: «Необычайная моя судьба была причиной того, что, ещё будучи школьником, я напал на эти мысли, которые, как это обыкновенно бывает с первыми склонностями, глубже всего запечатлелись в моем уме. Две вещи оказали мне чрезвычайную услугу (хотя, вообще говоря, они обоюдоостры и для многих вредны): во-первых, то, что я был самоучкой, а, во-вторых, то, что в каждой науке, едва приступив к ней и часто не вполне понимая общеизвестное, я искал нового».
Добавим к этой автохарактеристике, что и ребёнком, и взрослым Лейбниц отличался неутомимой любознательностью и всегда был готов учиться, конечно, по-своему: знакомясь с помощью других с чем-то новым, он тут же стремился это новое увидеть на свой лад, в соответствии с выработанными им принципами, осмыслить его».
Погребысский И.Б., Готфрид Вильгельм Лейбниц, М., «Наука», 2004 г., с. 23-29.
