Чудачества творцов
Различные чудачества творцов
Кривляние и выходки «творцов»Кривляние и выходки «творцов»
X
Д.И. Хармс, как аномальная личность…
«Сам Хармс несёт в себе ряд отклонений поведенческого характера:
а) Он по особому одевается (гольфы, гетры, трубка): «Никто такую одежду не носил, а он всегда ходил в таком виде. Непременно с большой длинной трубкой во рту. Он и на ходу курил. В руке - палка. На пальце большое кольцо с камнем, сибирский камень, по-моему, жёлтый». (Глоцер В.И., Марина Дурново: мой муж Данил Хармс, М., «Б.С.Г.-Пресс», 2000 г.. 51-52).
б) Он не откликается на тенденции поведения, которые особенно явственны в кризисные периоды, заставляя всех идти на всеобщий повтор поступков. Например, в случае начала войны мобилизация вызывают у него такой приступ тревоги, что он бросается к врачам, проходит сквозь освидетельствование психиатров и получает освобождение. Это при имеющемся стандарте противоположного ему патриотического поведения, когда люди шли добровольцами на фронт.
в) Он совершает поступки, которые вообще невозможны в современном бюрократическом мире. По воспоминаниям Е. Шварца, он дописал в своём паспорте к фамилии Ювачёв и свой псевдоним Хармс.
Но давление внешнего мира всё равно остается: от него трудно укрыться даже на необитаемом острове. Хармсу приходится допускать в себя и своё поведение ненужные элементы, которые несистемны с его точки зрения. Среди них:
а) он ненавидит детей, и вынужден заниматься детской литературой,
б) по мнению жены, он укоренён в немецкую культуру. Однако он порождает тексты культуры русской,
в) у Хармса было полное отсутствие храбрости, что заставляло его, например, провожая женщину и завидя впереди пьяных, под разными предлогами тянуть назад или сворачивать в переулки, чтобы продемонстрировать архитектурные особенности домов.
Эти несовпадения и будут создавать то внутреннее напряжение, которое будет разряжаться текстово.
Суммарный взгляд жены, сводящий все виды характеризации Хармса воедино, был следующим: «Я думаю, что не совсем неправы те, кто говорит, что у него была маска чудака. Скорей всего его поведение действительно определялось избранной им маской, но я бы сказала, очень естественной, к которой уже привыкаешь» (Глоцер В.И., Марина Дурново: мой муж Данил Хармс, М., «Б.С.Г.-Пресс», 2000 г.. 75-76).
Алиса Порет однотипно характеризует Хармса в своих воспоминаниях: «Я не сразу поняла, что это за человек. Он был совершенно необычайным, не похожим ни на кого ни разговором, ни поведением, - человеком неповторимым. Казалось, он весь состоял из шуток. Сейчас я понимаю, что иначе он и не представлял себе своего существования. Чудачество было ему свойственно и необходимо».
Это внешне-ориентированная коммуникация. Но внутренне-ориентированная (для себя) выдает резкое усложнение мира, создаваемое самим Хармсом. Он был страшно суеверен, реагировал на все приметы. Комната была полна чёртиков, эмблем, символов. Всё это говорит о том, что легкость и шутки не отражают того, что он реально жил в очень сложном, даже усложнённом и опасном мире. Он видел его именно таким и должен был соответственно реагировать на него.
Сумасшедший дом также обладает весьма реальным существованием для Хармса: в критические моменты он его постоянно спасает. Он спас его от войны, потом он спасает его от НКВД. То есть утрируя можно сказать, что даже «сумасшедший дом» является для Хармса чем-то вполне положительным, по крайней мере, менее страшным, чем некоторые явления реального мира, в котором мы все обитаем.
Хармс создаёт тексты, построенные на гиперболизации случайного. У него случайный тип события (в нашем пониманий сообщение, а не текст) начинает задаваться как настоящий текст. Пропорциям сообщения придаются пропорции текстового функционирования.
Содержательно (сюжетно) текст в отличие от сообщения повествует о победителе (независимо от того, что перед нами соцреализм или западный вестерн или детектив). Сообщение не имеет подобного требования. Оно маркировано нулём по этому параметру.
Хармс делает из анормального события норму. Однако когда он пытается строить на этой новой норме сюжетный текст, то начинает быстро исчерпываться, поскольку на единичном нарушении нормы нельзя выстроить развитие сюжета. Наиболее яркий пример «Вываливающиеся старухи» […]
Текст Хармса как бы строится на определённой структурной ошибке. Перед нами структура с нарушением. Затем эта асистемная структура эстетизируется, получая тем самым право на самостоятельное существование, на тиражирование или пересказывание. По типу окружающего её контекста мы относим данный текст не к «запискам сумасшедшего», а к художественной коммуникации, где также есть право на нарушение».
Почепцов Г.Г., Русская семиотика, М., «Рефл-бук»; Киев «Ваклер», 2001 г., с.324-326 и 328.
