«Первое занятие по «системе» состоялось в Художественном театре 10 марта 1911 года, второе - 15 марта. Слушателями были молодые актёры, только что принятые в театр, и среди них, конечно, Вахтангов. Трудно переоценить этот факт: дело в том, что первые регулярные занятия Станиславского были застенографированы не кем иным, как Вахтанговым. Просмотрев записи Вахтангова, Константин Сергеевич необыкновенно воодушевился и воскликнул:
- Вот молодец. Как же это вы успели? Вы стенограф.
Вероятно, именно после этого случая внимание Станиславского к новому сотруднику обострилось: он увидел в нём своего верного помощника.
А помощнику было нелегко. В театре он чувствовал себя пока очень одиноко. Жаловался Сулержицкому: никак не могу приклеить себя к театру, не вижу своего места. Робкая фигура с тетрадкой в руке бродит в стенах МХТ. «Вижу больших людей, которые проходят мимо. Которым нет дела до тебя, до твоих желаний. Каждый за себя. Надо идти. Надо что-то делать».
И он объединяет молодых актёров-выпускников адашевской школы, принятых в разные годы в Художественный театр, и предлагает им, по словам одного из очевидцев, разобраться в загадочной «системе».
Молодёжь начинает собираться на квартире актёра МХТ Бориса Афонина. […] Молодые собирались тайно, по ночам, как заговорщики. А днём, даже если их не вызывали на репетицию, «как змеи, ползали» (выражение Гиацинтовой) по театру, ловили каждое слово Станиславского. Жили без выходных, в материальном отношении -очень трудно. Они не рассчитывали ни на карьеру, ни на какие-то особые блага. То была страсть к профессии, жажда постижения ее законов. Вахтангов повторял: «Мы должны всё узнать, мы должны всем стать».
Что же они узнавали и к чему стремились?
Приведём фрагменты записи первого урока Станиславского, сделанной Вахтанговым, той самой, за которую его похвалил Константин Сергеевич.
«...Есть и другой театр. Вы пришли и сели в кресло зрителя, а режиссёр незаметно пересадил вас в кресло участника той жизни, которая происходит на сцене. С вами что-то произошло. Вы сбиты с позиции зрителя. Занавес открылся, и вы сразу говорите: «А эту комнату я знаю, это так, а вот пришёл Иван Иванович, вот Мария Петровна, вот мой друг... Да, я все это знаю. Как пойдет тут дальше?» Вы весь внимание, вы смотрите на сцену и говорите: «Верю, верю всему, верю, верю... Вот моя мать, я узнаю её...» Кончился спектакль, вы взволнованы, но совсем по-другому - вам не хочется аплодировать. «Как я буду аплодировать своей матери? Странно как-то».
Элементы этого волнения таковы, что заставляют сосредоточиваться, углубляться. После спектакля не хочется идти в ресторан. Тянет в семейный дом, за самовар, нужно интимно поговорить о вопросах жизни, о философском мировоззрении, об общественных вопросах...» […]
Сразу после третьей беседы Станиславского, состоявшейся 24 марта 1911 года, Вахтангов записывает в своем дневнике некоторые мысли, развивающие идеи первых занятий по «системе». Впрочем, это не развитие, скорее -переложение, но в собственном стиле, столь не похожем на спокойный слог Константина Сергеевича. Вахтангов излагает принципы «системы» страстно, с максималистским напором. «Я хочу, чтобы в театре не было имен. Хочу, чтобы зритель в театре не мог разобраться в своих ощущениях, принёс бы их домой и жил бы ими долго. Так можно сделать только тогда, когда исполнители (не актеры) раскроют друг перед другом в пьесе свои души без лжи (каждый раз новые приспособления). Изгнать из театра театр. Из пьесы актёра. Изгнать грим, костюм». Он увлечен. Он сейчас правее папы римского! […]
Помещение отделано за счёт самих студийцев, денежных поступлений от кого-либо Студенческая студия не имеет. Выручки от спектаклей никакой - они даются бесплатно. Из взносов участников складывается небольшое жалованье для Вахтангова. В маленьком зале для зрителей расставлены амфитеатром венские стулья. Число мест в разные годы колебалось от тридцати четырех до пятидесяти двух.
Рампы нет. Первый ряд зрителей в двух шагах от сцены. Можно говорить шепотом, будет слышно. Значит, не надо заботиться о сценической речи, здесь вполне подходит жизненная. Всё же, когда наступило разочарование в чрезмерной интимности маленького зала-комнаты - а такое разочарование всегда наступает,- Вахтангову пришлось заняться речью своих актёров. Вообще Вахтангов не идеализировал интимные залы, он знал их возможности и их недостатки. Кроме руководителя в студии ещё один человек на жалованье. Это мальчик Евграф, посыльный и уборщик одновременно. Он сидит у входа, отвечает на телефонные звонки, сообщает расписание занятий, по вечерам вместе с дежурными студийцами убирает помещение.
Участники коллектива днём работают или учатся, а вечером начинается их основная, хочу подчеркнуть - профессиональная, деятельность: они отдаются своему призванию, строят театр, служат ему. Профессиональным представляется и характер творческой подготовки актёров этого объединения. Занятия базируются на «системе», их ведёт один из самых талантливых и опытных педагогов того времени - Вахтангов.
Вместе с тем по форме это театр любительский. Мы имеем дело с принципиально новым типом театра-студии, открытым Вахтанговым. Бескорыстное, независимое от кассы творчество. Театр «по любви», любительско-профессиональный. С любителями вахтанговскую студию сближает и характер управления театром. Есть своя административная группа, но важную роль в организации работы играет самоуправление, осуществляемое собранием действительных членов или советом студии. Кроме того, в студии господствуют «неформальные» связи между участниками, царит особая атмосфера свободы. «Студия весны» соединяет творчество и человеческое общение. Новичков поражала одна особенность: здесь собираются счастливые люди. Имеются даже свои «специалисты» по обласкиванию мрачноватых. Некоторые черты творчества, даже методы создания спектакля также остаются любительскими; об этом речь впереди.
А основной закон существования - студийность. Ей еще предстояло пройти длительное развитие, но она уже родилась, она уже ощущалась которых справедливо претендовал на лидерство в режиссуре, как Вахтангов, Сушкевич, Дикий, Болеславский, или в актёрстве, как Михаил Чехов, те же Болеславский, Вахтангов, исключительно одарённые Хмара, Гиацинтова, Бирман и другие. Студенческая студия была гнездом неопытных, неоперившихся молодых людей, которых предстояло вырастить. Никто из них не мог претендовать на первенство. Все были равны, все были учениками. Здесь формировался ансамбль особого типа. Художественный эффект создавало не соединение ярких индивидуальностей, как в Первой студии, а специфическая монолитность, спаянность коллектива, тонкие, порой трудноуловимые, но прочные межиндивидуальные связи. Их скрепляла общая идея, которую генерировал руководитель. Он наставник, идеолог, пожалуй, единственный лидер, но и равный среди студийцев, их товарищ, их друг. Первая студия возникла в театре - Художественном. Истовое служение искусству заполняло ее существование, было её целью и смыслом. Студенческую породила сама жизнь, неизбывная радость молодости. […]
Вводятся негласные правила, регулирующие творческие отношения. Вахтангов, к примеру, предложил следующее: публично отказываться от роли в пользу более талантливого. Вахтанговская студия проходит все типичные для подобных организмов этапы развития, со взлетами и неминуемыми кризисами. Только важно отметить: они шли первыми. Не постигали законы студийности, открытые до них, а открывали их сами.
Именно здесь был установлен основополагающий принцип студийного воспитания, объединяющего этические и эстетические, общественно-нравственные и творческие задачи. В этом отношении Студенческая студия Вахтангова дала нашей театральной культуре бесценный опыт. Она была первым образцом такой студийной общности, которая взращивала человека-творца. Позже Вахтангов скажет: берутся обучать актёра, тогда как следует воспитывать его. Не случайно из Студенческой студии выходили в жизнь не только актёры и режиссёры, но и театральные педагоги, писатели, общественные деятели.
Смирнов-Несвицкий Ю.А., Евгений Вахтангов. Л., «Искусство», 1987 г., с. 55-57 и 80-81.
