«Чтобы соответствовать званию «нового человека» представители пореформенной интеллигенции работали над собой, пытаясь преодолеть несовершенство натуры самыми разными способами. Среди бумаг студента Медико-хирургической академии Льва Щедрина, привлекавшегося к следствию по делу Каракозова, была обнаружена таблица (нечто вроде ежедневника) с числами, днями недели и перечнем различных человеческих качеств, которые должно в себе культивировать:
- Воздержание. Не ешь до одурения, не пей до опьянения.
- Молчание. Говори только о том, что может быть полезно тебе и другим.
- Порядок. Всякая вещь должна иметь своё определённое место. Для каждого из занятий назначь час своего времени.
- Решимость. Решись сделать то, что ты должен и исполняй то, на что решился.
- Умеренность. Делай издержки полезные для тебя или для других, т. е. не будь расточителен.
- Трудолюбие. Не теряй времени и занимайся всегда чем-нибудь полезным. Не делай ничего, что не было бы необходимо.
- Искренность. Не употребляй никаких увёрток. Невинность и правда должны присутствовать при твоих мыслях и руководить твоими речами.
- Справедливость. Не вреди никому и оказывай услуги ближнему, которые он вправе от тебя ожидать.
- Самообладание. Избегай крайностей и не храни за оскорбления злобы, которые они заслуживают.
- Опрятность. Не допускай никакой неопрятности ни в своей одежде, ни у себя в жилище.
- Спокойствие. Избегай волнения.
Никакой нигилистической специфики в этом списке нет. Но существует целый ряд черт, характерных именно для мировоззрения шестидесятников.
Умственное развитие ставили в прямую и непосредственную связь с нравственными устоями личности. […]
Однако мировосприятие «нового человека» определяла не столько научная литература, сколько беллетристика, которая «кодировала его сознание», формировала систему ценностных ориентации, становясь залогом той абстрактности подхода к живой жизни, которая характерна для русской интеллигенции. Давление литературных стереотипов сказывалось, прежде всего, при выборе представителями молодого поколения собственной социальной роли. Биография интеллигента-разночинца не была задана изначально, и проблему самореализации он пытался решить, ориентируясь на тот жизненный сценарий, который навязывался ему литературными героями.
Возвращаясь к роману «Что делать?», подчеркнём, что Чернышевский «сознательно конструировал» своих героев как образцы, пригодные для воспроизведения в реальной жизни. Он предлагал «связную и всесторонне разработанную программу поведения», учитывавшую всё - от важных общественных поступков до мельчайших деталей быта «новых людей». Убеждая читателей в «неограниченных возможностях трансформации личного и общественного положения», Чернышевский давал молодым людям точку опоры. Воплотив в романе «свою модель реальности как потенции для преобразования», Учитель указывал путь к ликвидации всех противоречий и созданию гармоничной действительности.
«Мы, - писал один из тех, кому было адресовано это произведение, - читали роман чуть ли не коленопреклоненно, с таким благочестием, ... с каким читают богослужебные книги». И «переносить в настоящее» черты будущих личных и общественных отношений молодёжь пыталась, часто следуя слову Учителя буквально. «Усевшись за стол, собравшиеся раскрыли роман в том месте, где было описание швейной мастерской, и начали подробно обсуждать, как её устроить», - вспоминала участница одного из таких предприятий. Каракозовцы составили общество взаимного вспомоществования, переплётную и швейную мастерские, строили планы создания общества переводчиков и переводчиц «на социальных началах».
В романе Чернышевского было «очень много схожего с нашей жизнью», говорили они. Но в отличие от мира вымышленного, в реальной действительности всё обстояло далеко не так просто. Чем очевидней оказывались препятствия, возникавшие на пути «новых людей», тем привлекательней становился человек «особенный» - Рахметов. Этот образ настолько непосредственно жил в сознании молодого поколения, что Рахметова воспринимали почти как реальное лицо. «Особенный человек» Чернышевского был примером для подражания прежде всего в быту, ведь о его подпольной деятельности читатели могли только догадываться. Спустя много лет Леонид Оболенский вспоминал о каракозовцах: «Рахметов, герой «Что делать?», напоминает их, хотя никто не спал на гвоздях, не отправлялся на Волгу тянуть барки вместе с бурлаками». […]
Помимо внешнего подражания «особенному человеку» происходило усвоение внутренних, сущностных, черт этого образа. Те, кто стремился ему соответствовать, должны были целиком посвятить себя общественному служению, не имели права ни на какую личную жизнь, ни на какие человеческие чувства и привязанности. Причём «генералы» требовали подобной жертвы «делу» и от рядовых своих товарищей. Вячеслав Шаганов с негодованием рассказывал, сколько упреков и насмешек ему пришлось претерпеть от «посвящённых»».
Щербакова Е.И., «Отщепенцы». Путь к терроризму (60-80-е годы XIX века), М., «Новый Хронограф», 2008 г., с.53-55 и 56.
