«Что же касается слабостей, то от них не свободны даже великие люди. Каждый из них имел и имеет свои недостатки, свою слабость, свою дурь; в этом сказывается присущее человеческой природе несовершенство.
Издали мы можем благоговеть перед великим человеком, считая его полубогом; но, узнав его ближе, мы видим, что он такой же человек со всеми своими слабостями, как и мы, и потому - наш брат.
Кроме того, то обстоятельство, что и великие люди ошибаются и имеют свои слабости и недостатки, в определённом отношении не бесполезно; ибо, как заметил доктор Джонсон, «если бы нам показали только светлую сторону характеров великих людей, то мы пришли бы в уныние, отчаиваясь в возможности подражать им в чем бы то ни было».
Сам Плутарх, оправдывая свою манеру изображать людей, объясняет, что цель его была писать не историю, но жизнь отдельных людей. «Даже самые знаменитые подвиги, говорит он, - не всегда дают нам ясное представление, какими именно свойствами обладал человек. Иногда случается, что несравненно менее важные дела, - какое-нибудь выражение или даже простая шутка, - дают нам гораздо более полное понимание характера великих людей и их наклонностей, чем это могут сделать величайшие сражения с избиением десятков тысяч людей или гениальнейшие распоряжения на поле битвы или при осаде городов. Вот почему, подобно портретному живописцу, старающемуся быть точным преимущественно в изображении черт лица и выражения глаз, в которых проглядывает характер человека, не заботясь много о других частях тела, я позволяю себе обращать своё внимание главным образом на те явления, в которых обнаруживается душа человеческая; таким образом, прилагая все свои старания описать жизнь великих людей с этой стороны, я предоставляю описание важных событий и великих войн другим».
Обстоятельства, внешне самые незначительные и даже ничтожные, могут иногда очень много значить, как в биографии отдельного лица, так и в истории всего человечества; ими часто обусловливаются самые важные результаты. Паскаль заметил, что если бы нос Клеопатры был менее длинен, то вероятно и облик всей земли подвергнулся бы изменению. Если бы не страсть Пепина Геристальского к женщинам, мавры, быть может, опустошили бы Европу, ибо их остановил его незаконный сын Карл Мартелл, разбив их при Туре и прогнав из Франции.
То обстоятельство, что Вальтер Скотт в детстве, бегая по комнате, вывихнул себе ногу, казалось бы незаслуживающим места в его биографии, а между тем этому случаю мы обязаны появлению романов «Айвенго», «Шотландские пуритане» и вообще всех его исторических романов. Когда сын его заявил о своем желании поступить на военную службу, Вальтер Скотт писал к Саути: «Я не имею права противиться выбору, который был и моим, если бы этому не препятствовала моя хромота». Из этого следует, что если бы Вальтер Скотт не вывихнул ноги, он вероятно стал бы в ряду героев испанской войны и был бы увешан медалями и орденами; но в таком случае английская литература едва ли обогатилась бы теми из его произведений, которые принесли ему бессмертие, а его стране славу и честь.
Талейрану также помешала вступить на военную службу, для которой он назначался, его хромота; но обратив все свое внимание на изучение книг и, где можно было, людей, он в конце концов занял место в одном ряду с величайшими дипломатами своего времени.
Колченогость Байрона, вероятно, была не из последних причин, способствовавших становлению его как поэта. Если бы ум его не был озлоблен и не принял бы такого болезненного направления вследствие этого недостатка, он, быть может, никогда не написал бы ни одной строки - и был бы ни более как благороднейшим франтом своего времени. Но безобразие его ноги заставило его обратить все свои силы на развитие в себе умственных способностей, возбудило его рвение и приучило полагаться на свои собственные силы; результаты всего этого нам известны. То же самое можно сказать и о Скарроне, горбу которого мы, вероятно, обязаны его циничными стихами, и об Александре Попе, сатиры которого были, до некоторой степени, порождены его безобразием, ибо, по описанию Джонсона, у него был «горб спереди и сзади». Слова Байрона о безобразии без сомнения в значительной степени верны. «У кого, - говорит он, - в наружности есть что-нибудь такое, что порождает презрение, в том живет вечное желание освободить себя от этого презрения, вот почему все безобразные люди крайне смелы».
Как в портрете, так и в биографии, должны быть и свет, и тень. Портретный живописец не должен сажать того, с кого он рисует, так, чтобы особенно выдавались недостатки его физиономии; точно также и биограф не должен допускать неподобающего преобладания недостатков характера, им изображаемого. Очень немногие способны сказать, как Кромвель, когда он позировал перед Купером, писавшим миниатюрное его изображение: «Рисуйте меня таким, каким вы меня видите, даже с бородавкою». А между тем для верного изображения как лиц, так и характеров, надо изображать их такими, каковы они в действительности. «Биография, - говорил Вальтер Скотт, - самый занимательный из всех жанров литературных, теряет для меня всякий интерес, если свет и тени в главных характерах не изображены тщательно и верно. Я не могу сочувствовать чистому панегирику, как не могу сочувствовать высокопарному герою на сцене».
Самуэль Смайлс, Сочинения в 2-х томах. Характер, Том 1, М., «Терра», 1997 г., с. 253-255.