«Тенденции виртуализации характерны также и для других видов искусства. Восходя к ветвящимся сюжетам, ризоматике и интертекстуальности (С. Малларме, Х-Л. Борхес, У. Эко, Д. Варне, М. Павич, С. Соколов и др.), гиперлитература оперирует не текстами, но текстопорождающими системами.
Заданный автором виртуальный гипертекст может быть прочтён лишь с помощью компьютера, благодаря интерактивности читателя, выбирающего пути развития сюжета, «впускающего» в него новые эпизоды и персонажи и т.д. (У. Гибсон. «Виртуальный свет», М. Джойс. «Полдень»). Так, дискета романа американского писателя М. Джойса содержит 539 условных страниц и 951 «связку» (альтернативные пути развития сюжета). Чтобы активизировать связку, необходимо выделить одно из слов на экране. Тогда текст раздвинется, включая сцену, закодированную этим ключевым словом.
Писатель-компьютерщик - одна из новых фигур отечественной литературной сцены. Технологическое вмешательство в творческий процес ассоциируется с именами В. Пелевина («Желтая стрела»), А. Лёвкина («Письма к ангелам»), В. Кальпиди («Машинерия чудес»), А. Бородыни («Гонщик»), В. Шарова («Мне ли не пожелать»), А. Королева («Эрон»), Л. Соколовского («Ночь и рассвет»). Общим для этих весьма разных текстов является принцип дискретности, делимости, взаимозаменяемости «файлов»-эпизодов в корневом катологе произведения. Курсор авторского интереса произвольно скачет между персонажами-масками и их функциями. Линии развития сюжета резко обрываются; с другой стороны, используются возможности компьютерной памяти. Издержки такой манеры письма - речевые штампы, дефицит психологизма.
«Компьютерный период» в литературе ассоциируется с фигурой автора-демиурга, моделиста-конструктора, получающего дополнительные возможности дистанцирования от «равнодушного тела письма». Такое дистанцирование обостряет ощущения, превращая их в экспонат «лирического музея», где ценится восприятие самого восприятия; реальное и виртуальное уравниваются, как в наркотических видениях, что дает основания В. Курицыну определить переход от модернистского сознания к современному как переход от алкогольной культуры (агрессивно навязывающей себя миру, стремящейся изменить его, самоутверждающейся) к наркотической (не изменяющей, а медленно, подробно, фактурно, пластично ощущающей материальность мира). Виртуально-наркотическое падение в галлюциноторную пропасть превращает лирического героя в неадекватный себе персонаж компьютерной игры, воспринимающий не-событие как событие, а виртуальную игрушку. Эффект двойного присутствия, узревания невидимого вызывает ассоциации между виртуальным миром и религиозно-философским миром Востока (В. Пелевин, А. Иванченко).
Осуществление всех потенциальных возможностей гиперлитературы создаёт эффект «подглядывания» за настоящей жизнью, сверхвидения и всеведения читателя-соавтора, идентифицирующегося с любым из персонажей и способного повернуть ход событий в его интересах. Так же, как и в кинематографе, виртуальный подход в литературе позволяет как бы увидеть художественную среду изнутри, активно воздействовать на неё.
Следует отметить, что переход от постмодернистской интертекстуальности к стиранию границ между текстом и реальностью происходит как в буквальном (виртуальная квазиреальность), так и в переносном смысле: сошлемся на роман американского постпостмодерниста П. Остера «Стеклянный город» с его новым пиранделлизмом, экспериментами над судьбой. Появление гиперлитературы вызвало дискуссии о перспективах традиционной книги и типа чтения.
Свой вариант ответа на сакраментальный вопрос «Не убьёт ли гипертекст литературу?» предложил У. Эко в лекции «От Интернета к Гутенбергу, или Книга и гипертекст». По его мнению, компьютер скорее возвращает пользователя к традиционному типу чтения, чем отвращает от него: дисплей - идеальная книга, разбитая на страницы, требующая навыков быстрочтения; кроме того, пользователь постоянно обращается ко всякого рода печатным учебникам, инструкциям и т.д. Подобно тому как книгопечатание не убило средневековый собор как символ памяти культуры, а медиа - книгу, CD ROM также ничем не угрожает книге: наступил конец убийств. Природа художественной литературы, останется неизменной, полагает Эко; однако справочная литература уступит свое место гипертексту, облегчающему работу исследователя благодаря возможностям нелинейного сравнения информации, перекрестных референций, мультимедийному навигированию по словарям и энциклопедиям.
Эко обращает внимание на иллюзорность абсолютной творческой свободы интерактивного читателя гиперлитературы: компьютер предлагает ему конечный набор эпизодов-заготовок, «ломтей текста». В этом плане продуктивнее обычный алфавит. Вместе с тем компьютер порождает новые формы грамотности, стимулирует творческий поиск. Однако сам по себе он не способен удовлетворить те интеллектуальные потребности, которые стимулирует. […]
Отказавшись от схематизма и абстрактности концептуального искусства, создатели виртуальных художественных голограмм, по существу, воспользовались его проектным принципом, наполнив и переполнив его гиперреальной фактурностью. Достаточно вспомнить полисюжетность «Школы для дураков» и «Палисандрии» С. Соколова, «Бесконечный тупик» Д. Галковского, чей текст перманентно раздвигается посредством примечаний, а также театральные опыты П. Брука, Е. Гротовского, А. Васильева, П. Фоменко, С. Соловьёва, побуждающие зрителей переходить из одного театрального зала в другой, добиваясь стереоскопического эффекта восприятия спектакля».
Маньковская Н.Б., Виртуалистика: художественно-эстетический аспект, в Сб.: Виртуалистика: экзистенциальные и эпистемологические аспекты, М., «Прогресс-Традиция», 2004 г., с. 334-336.
