Элитарная культура по Г.А. Голицыну

«Тенденция централизации по отношению к культуре означает, что европейская культура по-прежнему будет играть роль «обменного центра», общего языка, на котором другие культуры общаются друг с другом. Развитие будет идти как дальнейшее повышение разнообразия и гибкости этого языка за счёт ассимиляции европейской культурой других культур, утраты европейской культурой её специфически европейского локального характера и постепенного превращения её в общечеловеческую.

Такой же центральный характер имеет всякая вообще элитарная культура по отношению ко всем остальным, периферийным культурам. Независимо от того, притягиваются они к ней или отталкиваются, она служит некоей общей точкой отсчёта для этих культур. Они соотносятся прежде всего с ней и только потом (и то чрезвычайно редко) - друг с другом. Такой центр неизбежно становится камертоном, организующим разнообразие в единство, или, как выражаются в синергетике, «параметром порядка». […]

Какими же чертами должна обладать субкультура, чтобы занять и удерживать это центральное положение? Характерные черты такой субкультуры в конечном итоге являются следствием одной корневой черты: большей склонности к рефлексии. Отсюда вытекают:

- Повышенная устойчивость. Она обусловлена повышенным уровнем самосознания, а значит, более мощной положительной обратной связью.

- Способность к самосовершенствованию. Это - естественное следствие обратной связи. Эта связь может быть положительной, усиливающей - по отношению к одним признакам и отрицательной, подавляющей - по отношению к другим, но и то и другое равно служит продвижению к совершенству, укреплению достоинств и устранению недостатков.

- Более высокая сложность: это одно из следствий устойчивости и возможности длительного существования, более долгой предыстории. Неустойчивые субкультуры просто не успевают усложниться.

- Способность имитировать, пародировать, ассимилировать другие, более низкие и менее сложные субкультуры.

- Более высокая трудность освоения - следствие сложности.

- Большая склонность к дистанцированию от других культур (обратная сторона большей устойчивости).

Но ведь все эти черты как раз и характерны для элитарной субкультуры художественной элиты, задающей парадигму художественной жизни общества! Интересно, что писатели, относимые к элитарной культуре, много пишут не только о себе, но и друг о друге, т.е. в конечном итоге о той среде, в которой они обитают. У представителей же массовой литературы ничего подобного не наблюдается. Они словно заранее уверены, что ничего достойного внимания друг в друге (а значит, и в себе?) не обнаружат.

Если рассмотреть «индекс цитируемости», но применительно не к науке, а к искусству, то для элитарного искусства он должен оказаться значительно выше. Как считает И. Роднянская (эссе «Гипсовый ветер»), разница между массовой беллетристикой и настоящей литературой состоит в том, что первая услужливо удовлетворяет ожидания читателя, а вторая, преодолевая эти ожидания, властно ведёт читателя за собой.

Теперь, придерживаясь примерно тех же мыслей, я дивлюсь появлению новой неподлинной литературы, которая рассчитана на ублажение уже не читателя, а учёного сочинителя из смежного цеха. Впрочем, удивляться тут нечему; феномен кругооборота интеллектуальных веществ в академическом истеблишменте (от лекционного курса к роману и от романа обратно в лекционный курс коллеги, и все в своём кругу, но с соответствующей рекламой вовне), - этот феномен хорошо известен на Западе и там же многократно и сурово описан. Мы только «приобщаемся». (Интересно также было бы рассмотреть авторов, которые переходят из одной категории в другую, таких, как С. Лем или Ж. Сименон.)».

Голицын Г.А., Искусство «высокое» и «низкое»: системная роль элитарной субкультуры / в Сб.:Творчество в искусстве – искусство творчества, М., «Наука»; «Смысл», 2000 г., с. 262 и 263-264.