Узнаваемость авторского стиля / приемы – случай Д.А. Пригова

«В своём публичном поведении Д.А. Пригов, как известно, был человеком достаточно невозмутимым.

Однако мне вспоминается единственный случай, когда на короткое время он буквально лишился дара речи, - ему нечего было ответить на обращённую к нему реплику. Это произошло в 1994 году, в беседе с Сергеем Бунманом и Еленой Весёлой на радиостанции «Эхо Москвы».

Дмитрий Александрович говорил, как то и было ему свойственно, что он-де не автор, а «режиссёр стилей», что он легко перевоплощается в различные стили и поэтому для него собственного стиля не существует.

«В таком случае, - спросил Сергей Бунтман, - почему же любой написанный вами текст можно узнать по двум строчкам?» Дмитрий Александрович на несколько секунд замялся, но после ответил, что бывает и режиссёрский почерк - по нему-то, дескать, его и узнают.

Думаю, Бунтман в своем вопросе-утверждении был гораздо более проницателен, чем Пригов в своём ответе. Действительно, Пригов - автор, у которого был свой вполне узнаваемый стиль, несмотря на широко распространённое среди критиков мнение, что стиля в традиционном смысле этого слова в концептуализме не существует (об этом - правда, применительно только к себе - регулярно говорил и Владимир Сорокин в свой концептуалистский период). Примет этого стиля, не просто распространённых, а явно намеренно подчеркиваемых в самых разных произведениях  Пригова, более чем достаточно: например, иронически-восторженная и в то же время отстранённая интонация, поддерживаемая с помощью избыточного синтаксиса, изобилующего перечислениями; неологизмы, созданные с помощью произвольно передвинутогословораздела и отброшенных букв в реально существующих словах (наподобие «МИлици Онер»; характерно, что Пригов использовал такие неологизмы не только в стихах, где они были формально мотивированы необходимостью рифмы, но и в прозе - в первую очередь в романе «Только моя Япония»). Собственно, Пригов и сам говорил о рождении своего индивидуального стиля в поэзии, когда рассказывал о том, что в конце 1960-х - начале 1970-х счел необходимым сделать конструктивной основой нового стихотворного языка те черты своего поэтического письма, которые до того воспринимал как недостатки, от которых необходимо избавиться: угловатость, некоторую неуклюжесть, «деревянность» фразы и т.п.

Если говорить именно о романах, то узнаваемыми приметами приговского стиля стали внезапные обрывы повествования, сообщения о том, что предыдущий эпизод или рассуждение на самом деле несущественны и не имеют значения для целого повествования... Обобщая эти черты, можно сказать, что доминантой прозаического стиля Пригова, является фрагментарность. Романы «Только моя Япония» и особенно «Ренат и Дракон» написаны как последовательность фрагментов, причём в «Ренате и Драконе» эта черта максимально эксплицирована, даже акцентирована на уровне композиции. Роман построен по «монтажному» принципу, разнообразные сюжеты внезапно сменяют друг друга, как в прозе Дж. Дос Пассоса (только они ещё и развиваются в разных странах и в разные эпохи), а указания на «отрывочность» романа входят в название каждой главы: «Начало, или, скорее, ближе к середине какого-нибудь уж совсем-совсем другого повествования», «2-е срединное уведомление», «Ещё один пропущенный кусочек», «Маленькое добавление к предыдущей вставке» и т.п. В этом контексте - и «цикличность» романа «Живите в Москве», его деление на «рабочие такты» воспоминания, неуклонно приводящего к катастрофе, так же могут быть опознаны, как знак скрытой фрагментарности».

Зубова Л., Д.А. Пригов: инсталляция словесных объектов, в Сб.: Неканонический классик: Дмитрий Александрович Пригов (1940-2007) / Под ред. Е. Добренко и др., М., «Новое литературное обозрение», с. 2010 г., с. 604-605.

  

Викентьев И.Л., Методические приемы