«Сенека рассказывает нам, как в бестолковом чванстве растрачивались огромные суммы денег, как прокучивали их расслабленные эпигоны создателей империи. Он постоянно возвращается к одной и той же картине: в огромных залах недавно сооружённых в Риме дворцов, под раззолоченными крышами и куполами, на приемах, на пиршествах - выставка золотой и серебряной посуды, потолки, обтянутые цветными коврами, тканями «более дорогими, чем само золото» (здесь разумеются шёлковые ткани, получаемые путем сложного транзита из Китая), парад многочисленной дворни, целые шеренга красивых молодых рабов в раззолоченных одеждах, чудеса гидротехники в виде искусственного дождя для освежения атрия в летнюю жару - всё это на службе пустого бахвальства и спеси.
Обладатели роскошных дворцов стараются перещеголять друг друга новинками моды, убранством парадных покоев, чудесами кулинарного искусства, привозимыми из Аравии, Индии и Китая игрушками и диковинками. Между прочим, среди дорогих безделушек, какими хвастались архибогатые люди в Риме, Сенека упоминает о помещаемых в нишах и простенках пиршественных залов книжных шкафах из ценного кедрового дерева с отделкой из слоновой кости, наполненных роскошными изданиями в великолепных переплётах. Выставки этих книг, по мнению Сенеки, свидетельствуют о начитанности и образованности владельцев; но это - пустое чванство невежд, потому что собрана тут литературная дребедень, сочинения бездарных писак, тогда как произведения великих писателей, мудрецов и художников слова совершенно отсутствуют.
Безделье с утра до вечера, бесконечные приёмы и приветствия так называемых «друзей», т.е. клиентов, прихлебателей, гаеров и шутов, - всё это в конце концов надоедает, и пресыщенные наслаждениями господа становятся падкими на всякого рода извращения.
Вот Байи, блестящий приморский курорт для сановитой аристократии, превращается в шумную ярмарку, в притон утонченного разврата. Вот компании пьяниц из представителей высшего общества, систематически, точно по правилу совершающих свои оргии. А вот ещё особая мода - обращать ночь в день, а день в ночь; Сенека говорит о таких затейниках, которые retro vivunt, т.е. живут навыворот. Он сообщает о времяпрепровождении известного в Риме великосветского чудака Спурия Папиния со слов его соседа: «Просыпаюсь в третьем часу ночи и слышу свист бичей. Спрашиваю, что это такое? Говорят: Папиний принимает отчёт по хозяйству и расправляется с рабами. Опять в шестом часу слышу громкие возгласы; спрашиваю: что такое? Говорят: сам господин пробует голос. В восьмом часу (это по римскому счету времени - ещё тёмная ночь) новые звуки - скрип колес; говорят: это господин готовится к выезду. Чуть забрезжил свет, в доме страшная суета, рабы снуют взад и вперёд, появляются ключники и поварята: весь шум из-за того, что хозяину ужинать захотелось: он потребовал каши и вина с медом».
Если Сенека приходил в ужас от повадок, пошлости, идиотских чудачеств, нелепого издевательства, утончённого разврата, вообще от бессмысленного прожигания жизни представителями упадочной аристократии, то Тацит вскрывает трагическую сторону её настроений, даёт нам почувствовать отчаяние, в которое впадали морально не испорченные представители аристократии. […]
Отец Сенеки был ритором, учителем красноречия и приобрёл громкую известность как адвокат. От вырождающегося нобилитета (термин происодит от латинского «nobilitas» - знать, что означало в Римской республике круг патрициев и знатных плебейских семейств, допущенных к высшим должностям – Прим. И.Л. Викентьева) этих римлян отличала, складка рассудительности, порядка и строгости в бытовой жизни, но им отнюдь не было свойственно отречение от материальных благ, у них не было ни малейшей наклонности к аскетизму. К понятиям и вкусам этого общественного слоя зажиточных людей наиболее подходила практическая философия стоицизма, далеко отстоявшая от учёния и проповеди киников, этих апостолов нищеты и пророков бедности. Сенека критикует нравы современного ему общества, но у него нет ни отрицания богатства, ни отрицания рабовладения. Сенека не возвещает ничего принципиально нового по сравнению с учителями своими, греческими стоиками, но только как бы направляет прожектор философского освещения на римскую действительность.
Сенеку глубоко удручает пустота и пошлость окружающей жизни, это вечный праздник, толчея и безделье, соединенные с жадностью, корыстолюбием, чванством и жестокостью людей, осчастливленных всеми материальными благами. Богачи живут, отдаваясь низким похотям, преходящим минутным влечениям, заглушая заложенные в человеке наклонности к добру и к истине, руководясь лишь чувствами зависти и страха, подкапываясь друг под друга.
От имени стоической философии Сенека напоминает основной принцип, которому должны были бы следовать люди: «Высшее благо заключено в разуме, а не в чувствах. Что в человеке самое лучшее? Разум. Силой разума он превосходит животных и идет вровень с богами.