Подсистема в составе надсистемы
Функционирование подсистемы в составе надсистемы более высокого системного уровня
Эффекты, связанные с творчествомРазличные эффекты, связанные с творческой деятельностью…
X
Одностороннее развитие человека из-за разделения труда по Фридриху Шиллеру
В цитируемом ниже тексте Фридрих Шиллер противопоставляет некую гармоничную личность, какими, по его мнению, были древние греки и современную ему специализацию труда:
«В те времена, при том прекрасном пробуждении духовных сил, чувства и ум ещё не владели строго разграниченными областями; ибо раздор не озлобил ещё их и не заставил враждебно размежеваться и определить взаимные границы. Поэзия еще не блудила с остроумием, и умозрение ещё не опозорило себя хитросплетениями. Они могли в случае нужды обменяться обязанностями, ибо каждый из них по-своему чтил истину. Как высоко ни подымался разум, он любовно возвышал до себя материю, и как тонко и остро он ни разделял, он никогда не калечил. Он расчленял человеческую природу и, возвеличив, распределял по сонму прекрасных богов, но разум не разрывал человеческой природы на части, а лишь только различным образом перемешивал их, так что в каждом Боге присутствовало всё человечество.
Совсем другое дело у нас, современных людей! И у нас образ рода в увеличенном виде расчленён в индивидах,- но в ряде беспорядочных отрывков, а не в видоизмененных сочетаниях, так что представление о цельности рода можно составить, лишь поприща ряд отдельных индивидов. Можно, мне кажется, утверждать, что в опыте у нас духовные силы проявляются в таком же разобщении, в каком представляет их психолог, и мы не только видим отдельных субъектов, но и целые классы людей, в коих развита только часть их способностей, а другие способности, словно в захиревших растениях, можно найти лишь и виде слабого намёка. […]
Сама культура нанесла новому человечеству эту рану. Как только сделалось необходимым благодаря расширившемуся опыту и более определённому мышлению, с одной стороны, более отчётливое разделение наук, а с другой - усложнившийся государственный механизм потребовал более строгого разделения сословий и занятий, - тотчас порвался и внутренний союз человеческой природы, и пагубный раздор раздвоил её гармонические силы. Рассудки интуитивный и умозрительный, настроенные теперь враждебно, разграничили поле своей деятельности и стали подозрительно и ревниво оберегать свои границы, а вместе с ограничением сферы деятельности нашли в самих себе господина, который нередко подавлял все остальные способности; подобно тому как в одном случае избыточное воображение опустошает кропотливые насаждения рассудка, так в другом - дух абстракции пожирает то пламя, около которого могло бы согреться сердце и воспламениться фантазия.
Это расстройство, которое внесли во внутренний мир человека искусство и учёность, стало благодаря новому духу правления полным и всеобщим. Конечно, нельзя было ожидать, что простота организации первых республик переживет простоту их нравов и отношений; однако, вместо того чтобы подняться до более высокой органической жизни, она ниспала до простого и грубого механизма. Природа полипов, свойственная греческим государствам, где каждый индивид наслаждался независимою жизнью, а когда наступала необходимость, мог сливаться с целым, теперь уступила место искусному часовому механизму, в котором из соединения бесконечно многих, но безжизненных частей возникает в целом механическая жизнь. Теперь оказались разобщёнными государство и церковь, законы и нравы; наслаждение отделилось от работы, средство от цели, усилие от награды. Вечно прикованный к отдельному малому обломку целого, человек сам становится обломком; слыша вечно однообразный шум колеса, которое он приводит в движение, человек не способен развить гармонию своего существа, и, вместо того чтобы выразить человечность своей природы, он становится лишь отпечатком своего занятия, своей науки. Однако и это скудное, отрывочное участие отдельных частей в целом не зависит от. форм, которые они создают сами (ибо как можно доверить их свободе такой искусный и хрупкий механизм?), а предписывается им с мелочной строгостью формуляром, которым связывается их свободное разумение. Мёртвая буква замещает живой рассудок, и развитая память служит лучшим руководителем, чем гений и чувство. […]
Конечно, мы знаем, что мощный гений не ограничивает круга своей деятельности профессией, но посредственный талант отдаёт тому занятию, которое досталось ему в удел, всю скудную сумму своей силы, и только недюжинная голова может, без ущерба для своей профессии, предаваться любительским занятиям. […]
Таким-то образом постепенно уничтожается отдельная конкретная жизнь ради того, чтобы абстракция целого могла поддержать свое скудное существование, и государство вечно остается чуждым своим гражда-нам, ибо чувство нигде его не может найти. Правящая часть под конец совершенно теряет из виду разнообразие граждан, ибо она принуждена, ради удобства, классифицировать их и иметь дело с людьми только как с представителями, так сказать, получать их из вторых рук, то есть смешивать людей с чисто рассудочной стряпней; и управляемый не может не принимать с холодностью законы, которые так мало приспособлены к нему самому. […]
Греческий образец человечества представлял собою, бесспорно, высшую точку развития, на которой человечество не могло удержаться и над которой оно не могло возвыситься. Не могло удержаться, ибо рассудок, с накопившимся запасом знаний, неизбежно должен был отделиться от восприятия и непосредственного созерцания и стремиться к ясности понимания; но человечество не могло и подняться выше, ибо только определённая степень ясности может сосуществовать с определенной полнотой и определённым теплом. Греки достигли этой ступени, и если б они желали подняться на высшую ступень, то им пришлось бы, как нам, отказаться от цельности своего существа и преследовать истину по разрознен-ным путям.
Не было другого средства к развитию разнообразных способностей человека, кроме их противопоставления. Этот антагонизм сил представляет собой великое орудие культуры, но только лишь орудие, ибо, пока антагонизм существует, человек находится лишь на пути к культуре. Только благодаря тому, что отдельные силы в человеке обособляются и присваивают себе исключительное право на законодательство, они впадают в противоречие с предметной истиной и заставляют здравый смысл, обыкновенно лениво довольствующийся лишь внешностью явления, проникать в глубину объектов. Тем, что чистый рассудок присваивает себе авторитет в мире чувств, а эмпирический стремится к тому, чтобы подчинить первый условиям опыта, обе способности развиваются до полной зрелости и исчерпывают весь круг своих сфер. Тем, что воображение осмеливается здесь произвольно расчленить мировой порядок, оно принуждает разум подняться к высшим источникам познания и призвать на помощь против воображения закон необходимости. Вследствие одностороннего пользования силами индивид неизбежно придёт к заблуждению, но род - к истине».
Фридрих Шиллер, Письма об эстетическом воспитании человека. Письмо шестое, Том 6 / Собрание сочинений в 7-ми томах, М., 1955-1957 г., с. 265-270.
«Острота изображаемого Шиллером противоречия представляется ему особенно разительной, если сравнить положение человека в современном обществе с его положением в обществе античном. Античный мир, каким его знал Шиллер, вернее, каким он его узнал в поздний период своего творческого пути, был - в его представлении - мир гармонической и совершенной человечности, наивной, но цельной, ещё не затронутой и не разрушенной противоречием между естественной универсальностью и искусственен специализацией, между личностью и государством. Это идеализированное представление об античности Шиллер усвоил, изучая работы И.И. Винкельмана, а также творчество Гёте и его взгляды на античность».
Асмус В.Ф., Шиллер об отчуждении в культуре XVII века / Историко-философские этюды, М., «Мысль», 1984 г., с. 157.
Закономерность вытеснения человека из системы по Б.Л. Злотину
