Литературный семинар К.Г. Паустовского по воспоминаниям Ю.В. Бондарева
Ю.В. Бондарев учился в институте на литературном семинаре К.Г. Паустовского:
«Некто скептичный, прочитав книги Паустовского и мои, мог бы заключить, что учёба у него мало что мне дала, поскольку писательские манеры наши весьма далеки одна от другой. Но Паустовский сделал для меня чрезвычайно много: привил любовь к великому таинству искусства и слова, внушил, что главное в литературе - сказать своё. Вряд ли можно требовать от учителя большего».
Бондарев Ю.В., Нелёгкое познание / Собрание сочинений в 6-ти томах, Том 6, М., «Художественная литература», 1986 г., с. 250.
«Сила таланта Паустовского в неизменном ощущении молодой открытости и чистоты его героев, и я беру на себя смелость сказать, что для него критерий морали - красота мира и красота духовная. Нет сомнения, что в этом неотразимость прозы Паустовского и этим объясняется его неугасающая популярность. Он никогда не был «моден» или «немоден» - его читали всегда. Он был далёк от всякой литературной суеты вокруг своего имени, от ложных фейерверков неудержимых восторгов, от фельдмаршальства в искусстве, разрушающих талант любой величины. Иногда меня спрашивают, почему я так люблю Паустовского - ведь он пишет в другой манере, разрабатывает другие темы, его герои не похожи на моих героев. Я люблю Паустовского потому, что именно он, выдающийся мастер, в самом начале моего литературного пути открыл мне изящество, алмазный блеск самого простого слова, потому что я был покорён его любовью к человеку и в его книгах, и в жизни. Есть писатели, наделённые счастливой судьбой: книги их не теряют свежести под воздействием лет и времени и, несмотря ни на что, остаются молодыми. […]
Паустовский-писатель и Паустовский-человек слиты воедино. Он открыт и щедр как человек. Я нисколько не преувеличу, если скажу, что встречи с Паустовским на семинарах в Литературном институте были праздником, которого мы нетерпеливо ждали. Его общение со студентами высекало искру - хотелось писать лучше и хотелось любить жизнь и литературу так же, как он. Обычно он сидел за кафедрой, низко наклонясь к листкам рукописи, чуть отставив руку с потухшей папиросой, и говорил тихим, неторопливым, слегка скрипучим голосом - разбирал только что прочитанный студентом рассказ. Он говорил о значении и весомости каждого слова, о выборе единственного эпитета, о ритме прозы, о непостижимом сочетании юмористического и трагедийного, о кратком пейзаже и психологическом контексте. Он говорил о любимых и нелюбимых словах, которые есть у всех писателей. Он рассказывал об остроте, зоркости и беспощадности писательского глаза. Он говорил о титаническом труде Флобера над фразой, он рассказывал о мастерстве Чехова, Куприна, Бунина. Он иногда сердился, внешне это было почти незаметно. Но фраза, сказанная им: «Это не проза, это перекатывание булыжников по мостовой», говорила о том, что прочитанный рассказ студента написан торопливо, неряшливо, без любви к слову. Однако, сам будучи превосходным стилистом, он был терпим к разным стилевым направлениям, к разным средствам выражения, он никому не навязывал своей манеры письма. Но он был нетерпим к рационалистической манере «чистописания», к той академической гладкописи, которая навевает ощущение пыльной пустоты покинутого навек дома. Довольно часто, разбирая сюжет, коллизию того или иного рассказа, он начинал вспоминать различные случаи из своей жизни, всегда удивительно интересные, полные юмора и неожиданных поворотов. И когда смеялся, морщинки доброты звёздочками собирались возле век, и он, оглядывая нас, неторопливо чиркал спичкой по коробку, зажигая забытую папиросу. Он рассказывал нам готовые новеллы из своей жизни, и устные эти новеллы, уже тронутые писательским домыслом, были настолько хороши, что я глубоко жалею - он не все их успел записать и опубликовать позднее. Слушая Паустовского на семинарах, мы впервые понимали, что творчество писателя, его путь - это не бетонированная дорога с лёгкой прямизной, это не лавры самодовольства, не честолюбивый литературный нимб, по эстрадные аплодисменты, не удовольствия жизни. А это - «сладкая каторга» человека, судьбой и талантом каждодневно прикованного к столу. Это нечастые находки и горькие сомнения, это труд и труд и вечная охота за неуловимым словом. И мы понимали, что писатель всей мощью своих усилий, опыта, ценой своих радостей и страданий должен совершить чудо, которое совершает женщина, рождая ребёнка, - написать рассказ, повесть, роман, пьесу, то есть сотворить жизнь, родить героя с неповторимым лицом, характером, страстями, - значит вложить в книгу самого себя без остатка, до опустошения. И всё же тогда мы, студенты, ещё не осознавали до конца весь смысл слов Паустовского, постоянно говорившего нам, что писать каждую книгу нужно так, будто это твоя последняя книга; не надо бояться отдавать ей все, расточительно и щедро.
Но кто не испытывал того неудовлетворенного чувства, когда вещь закончена? Возникают усталость и опустошение - та сиротливая пустота, какая бывает в квартире, когда вывезена вся мебель, стены оголены и веет одиночеством. Иногда мы думаем, что нельзя расточать себя на какую-то одну вещь, что надо сдерживать себя, видя впереди другую, ещё не написанную книгу - цель твоей жизни. Порой мы не знаем, какова же будет книга, о чем она, кто главный герой её , но, видимо, это самая лучшая, та, которая не написана, но будет написана. Эту книгу и силу её ты представляешь только по ощущениям, по неясному волнению, когда чувствуешь жаркий запах асфальта июльским днём, по фразе на улице, услышанной случайно, по походке незнакомой женщины в сумерках лета, по её мимолетному взгляду, по запаху сырой земли, вдруг напомнившему смерть на безымянной высоте... Эти смутные ощущения будущей вещи каждый писатель носит в себе. Они мучат его до бессонницы, они неуловимы до отчаяния - и в этом, вероятно, один из импульсов к творчеству: приближаться к непостижимому, боясь и радуясь ожиданию новых образов, ибо будущая книга кажется вам совершенством. Опытнейший мастер слова, Паустовский прав: надо в каждой книге «выливаться» полностью, не жалея себя и не скупясь. Только так рождается «чудо» искусства, и так писатель может приблизиться ко всему тому, что создано гением природы. Ведь все, что мы пишем вообще, всё искусство - это лишь приближение к красоте и сложности мира. Книги Паустовского свежи, солнечны, в них нет усталости, в них по-прежнему юный солёный запах моря, блеск южного полдня».
Бондарев Ю.В., Мастер / Собрание сочинений в 6-ти томах, Том 6, М., «Художественная литература», 1986 г., с. 52 и 53-55.
Мастер-класс И.Л. Викентьева по написанию статей / книг
