Отдых и релакс
Эффективный отдых и восстановление
Театр, кино и ТВОтдельные творческие решения в кино и на телевидении
Парные приемыПарные приёмы / эвристики
X
«Раздвоение» сознания / личности – как творческий приём по М.А. Чехову
«Наблюдая игру Шаляпина, например, я всегда «подозревал», что в лучшие свои минуты на сцене он жил одновременно в двух различных сознаниях и играл, не насилуя своих личных чувств.
Сын его, мой друг, Фёдор Фёдорович Шаляпин, подтвердил мои догадки. Он хорошо знал своего отца как художника, много беседовал с ним и глубоко проникал в его душу. Вот что сказал он мне о своём отце:
- Мой отец был умный актёр... - и с улыбкой прибавил: - Умный и хитрый! В каком бы приподнятом, творческом состоянии он ни был, он никогда не терял контроля над собой и всегда следил за своей игрой как бы со стороны. «В том-то и дело, - говорил он мне, - что Дон Кихот у меня играет, а Шаляпин ходит за ним и смотрит, как он играет!» Он всегда отличал себя от того образа, который играл на сцене. «Тебе кого жаль, отца или Кихота?» - спросил он моего семилетнего брата Борю, когда тот плакал и целовал отца после представления «Кихота».
И на тему о «сочувствии» важные слова своего отца передал мне Фёдор Фёдорович: «Я могу, как зритель в зале, плакать, что умирает Дон Кихот, но и, играя, я могу также плакать, что он умирает». Или: «Это у меня не Сусанин плачет, это я плачу, потому что мне жаль его. Особенно когда он поёт: «Прощайте, дети». Но слёзы приходится иногда и сдерживать - мешают петь. Надо контролировать себя».
- Однажды, будучи ещё молодым, - рассказал Фёдор Фёдорович, - отец мой где-то в провинции слушал оперу «Паяцы» и очень удивлялся, видя, как певец, исполнявший Канио, в арии «Смейся, паяц» плакал настоящими слезами. Ему даже, кажется, понравилось это. Но когда он пошел после окончания акта за кулисы и увидел, что и там тенор продолжает плакать безудержно, отец сказал: «Не надо так «переживать»! Это не верно и не профессионально. Этак через два сезона и чахоткой заболеть можно!» Когда отец плакал на сцене, он плакал от сочувствия к образу, а себя никогда не доводил до истерики, как Канио, например. Он говорил: «Я обплакиваю свои роли». Но этих слёз никто не видел. Он стеснялся их, скрывал. Это было его интимное дело, не напоказ!
У Штайнера я также нашёл указания на факт раздвоения сознания у больших художников. Известно, например, что Гёте обладал способностью непрестанно наблюдать самого себя со стороны, со всеми своими переживаниями (даже в момент любви!). И только Станиславский прямо не говорил об этом. Но он часто ссылался на «бессознательное» в творчестве, и, может быть, это можно понять как недоговорённую мысль его о раздвоении сознания в творческом состоянии.
Ввиду того что во время премьеры «Artisten» утомление, равнодушие, безнадёжность и примиренность с неизбежной неудачей выключили непроизвольно мою личность с её тщеславием, страхом, нервностью и часть высшего «я» освободилась, - создались условия для вдохновения.
У больших художников раздвоение сознания происходило само собой, современные же актёры могут научиться этому. (Подробно я излагаю свои мысли по этому поводу в книге о технике актёра)».
Михаил Чехов, Путь актёра, М., «Транзиткнига», 2003 г., с. 155-157.
Формирование двух и более моделей поведения у творческой личности по И.Л. Викентьеву.
