Условия и история развития России
Условия и история развития России
ПублицистикаПублицистические произведения о проблемах и вопросах творчества
X
Обломовщина и обломовцы по Н.А. Добролюбову
«По-видимому, не обширную сферу избрал Гончаров для своих изображений. История о том, как лежит и спит добряк-ленивец Обломов, и как ни дружба, ни любовь не могут пробудить и поднять его, - не бог весть какая важная история. Но в ней отразилась, русская жизнь, в ней предстает перед нами живой, современный русский тип, отчеканенный с беспощадной строгостью и правильностью; в ней сказалось новое слово нашего общественного развития, произнесённое ясно и твёрдо, без отчаяния; и без ребяческих надежд, но с полным сознанием истины. Слово это - обломовщина; оно служит ключом к разгадке многих явлений русской жизни, и оно придаёт роману Гончарова гораздо более общественного значения, нежели сколько имеют его все наши обличительные повести. […]
Теперь загадка разъяснилась, Теперь им слово найдено.
Слово это - обломовщина.
Если я вижу теперь помещика, толкующего о правах человечества и о необходимости развития личности, - я уже с первых слов его знаю, что это Обломов.
Если встречаю чиновника, жалующегося на запутанность и обременительность делопроизводства, он - Обломов.
Если слышу от офицера жалобы на утомительность парадов и смелые рассуждения о бесполезности тихого шага и т.п., я не сомневаюсь, что он - Обломов. Когда я читаю в журналах либеральные выходки против злоупотреблений и радость о том, что, наконец, сделано то, чего мы давно надеялись и желали, - я думаю, что это все пишут из Обломовки.
Когда я нахожусь в кружке образованных людей, горячо сочувствующих нуждам человечества и в течение многих лет с неуменьшающимся жаром рассказывающих все те же самые (а иногда и новые) анекдоты взяточниках, о притеснениях, о беззакониях всякого рода, - я невольно чувствую, что я перенесён в старую Обломовку...
Остановите этих людей в их шумном разглагольствии и скажите: «вы говорите, что нехорошо то и то; что же нужно делать?» Они не знают... Предложите им самое простое средство, - они скажут: «да как же это так вдруг?». Непременно скажут, потому что Обломовы иначе отвечать не могут... Продолжайте разговор с ними и спросите: что же вы намерены делать? - Они вам ответят тем, чем Рудин ответил Наталье: «Что делать? Разумеется, покориться судьбе. Что же делать! Я слишком хорошо знаю, как это горько, тяжело, невыносимо, но, посудите сами...» и пр. Больше от них вы ничего не дождётесь, потому что на всех них лежит печать обломовщины.
Кто же, наконец, сдвинет их с места этим всемогущим словом «вперед!», о котором так мечтал Гоголь и которого так давно я томительно ожидает Русь? До сих пор нет ответа на этот вопрос ни в обществе, ни в литературе. Гончаров, умевший понять и показать нам нашу обломовщину, не мог, однако, не заплатить дани общему заблуждению до сих пор столь сильному в нашем обществе: он решился похоронить обломовщину и сказать ей похвальное надгробное слово. «Прощай старая Обломовка, ты отжила свой век», - говорит он устами Штольца и говорит неправду. Вся Россия, которая прочитала или прочитает Обломова, не согласится с этим. Нет, Обломовка есть наша прямая родина, её владельцы - наши воспитатели, её триста Захаров всегда готовы к нашим услугам. В каждом из нас сидит значительная часть Обломова, и ещё рано писать нам надгробное слово...
... Обломовщина никогда не оставляла нас и не оставила даже теперь - в настоящее время, когда, и пр. Кто из наших литераторов, публицистов, людей образованных, общественных деятелей, кто не согласится, что, должно быть, его-то именно и имел в виду Гончаров, когда писал об Илье Ильиче следующие строки: «Ему доступны были наслаждения высоких помыслов; он не чужд был всеобщих человеческих скорбей. Он горько в глубине души плакал в иную пору над бедствиями человечества, испытывал безвестные, безыменные страдания, и тоску, и стремление куда-то вдаль, туда, вероятно, в тот мир, куда увлекал его, бывало, Штольц. Сладкие слёзы потекут по щекам его. Случается и то, что он исполнится презрения к людскому пороку, ко лжи, к клевете, к разлитому в мире злу, и разгорится желанием указать человеку на его язвы, - и вдруг загораются в нем мысли ходят и гуляют в голове, как волны в море, потом вырастают в намерения, зажгут всю кровь в нем, - задвигаются мускулы его, напрягутся жилы, намерения преображаются в стремления: он, движимый нравственной силой, в одну минуту быстро изменит две-три позы, с блистающими глазами привстанет до половины на постели, протянет руку и вдохновенно, озирается, кругом... Вот, вот стремление осуществится, обратится в подвиг... и тогда, господи! каких чудес благих последствий могли бы ожидать, от такого высокого усилия! Но смотришь, промелькнет утро, день уж клонится к вечеру, а с ним клонятся к покою и утомленные силы Обломова: бури и волнения смиряются в душе, голова отрезвляется от дум, кровь медленнее пробирается по жилам. Обломов тихо, задумчиво переворачивается на спину и, устремив печальный взгляд в окно к небу, с грустью провожает солнце, великолепно садящееся за чей-то четырёхэтажный дом. И сколько, сколько раз он провожал так солнечный закат!». Не правда ли, образованный и благородно-мыслящий читатель, - ведь тут верное изображение ваших благих стремлений и вашей полезной деятельности? Разница может быть только в том, до какого момента доходите в вашем развитии. Илья Ильич доходил до того, что привставал с постели, протягивал руку и озирался вокруг. Иные так далеко не заходят; у них только мысли гуляют в голове, как волны в море (таких большая часть), у других мысли вырастают в намерения, но не доходят до степени стремлений (таких меньше); у третьих даже стремления являются (этих уж совсем мало)...»
Добролюбов Н.А., Что такое обломовщина?, цитируется по Сб.: История русской журналистики XVIII – XX веков, Часть 1, Рига, «Балтийский Русский Институт», 1998 г., с. 187 и 191-192.
