Совмещение творческой и нетворческой работы с помощью помощников по Р.К. Щедрину

По просьбе Д.Д. Шостаковича, с 1973 по 1990 год Р.К. Щедрин возглавлял Союза композиторов РСФСР.

Здесь он сознательно работал на общественных началах (то есть, не получая зарплаты).


«Я, конечно, отдавал себе отчёт, что попадаю в западню, вступаю во что-то отдалённое, отстоящее от моего существа. Как председателю, мне был положен оклад 500 рублей в месяц. Но я отказался от этих денег. И за всё время своего председательствования в Союзе композиторов России я не взял из казны ни единой копейки. Это, конечно, развязывало мне в какой-то степени руки, ограждало от упреков в нерегулярности посещений присутствия (какие замечательное существительное «присутствие» от глагола «присутствовать» есть в русском языке!).

Организационным секретарём я предложил избрать композитора Владислава Каренина, чьи работы в музыкальном кинематографе мне нравились. Он был человек обязательный, дисциплинированный и порядочный. И ни разу за все годы нашего близкого общения он не подвёл меня. После того как я ушёл с поста председателя и оставлен был теперь уж как председатель почётный, Казенина избрали в председательское кресло, и он остаётся в нём и поныне, и в те дни, когда я пишу эти заметки.

Не один лишь я понимал нависшую надо мной опасность. В первую очередь для творчества. Так легко завязнуть в болоте пусть мизерной, но власти, возлюбить её, начать принимать патоку поддакиваний и одобрений за чистую монету. Я накрепко запомнил, как наша помощница в Союзе композиторов - кристальной души женщина - Таисия Николаевна Дельцова в голос разрыдалась, когда ей сообщили, что меня «сделали» председателем. «Они хотят погубить его как композитора» - были её слова.

Я пробыл в офисе Шостаковича шестнадцать лет. И за эти годы нами было сделано много добра людям. Несведущий представляет себе организацию композиторов как дохлое бюрократическое учреждение. Серое сонное царство, «приходите завтра, гражданин», лёд, безучастливость и равнодушие. Не было такого. На каждую просьбу, обращение мы реагировали немедленно. Всё, что можно было предпринять, делалось тотчас же. Просителей всегда было во множестве.

Очередь желающих поговорить была длинная. Как на приём к зубному врачу. О чём только люди не просили!.. Приходил кто угодно. И вовсе не только члены Союза композиторов: студенты, преподаватели, музыканты и немузыканты... Достать лекарства, определить в больницу, похлопотать с путёвкой на отдых, тысячи раз - квартирные просьбы, характеристика для пенсионного дела, рекомендация, поторопить редактора с напечатанном партитуры ли, книги, министерство сочинение не приобретает, а в семье безденежье, по радио не играют, юбилей грядет, позвонить в филармонию...

Звонить туда-сюда просили без конца. Вроде просто. Снял трубку и поговорил. А у каждого «значительного» лица секретари, референты, помощники. «Сам» трубку не берёт. Поди дозвонись. Иногда неделями висит на тебе данное обещание, хоть соединиться каждый день пытаешься. А музыкант торопит - дозвонились ли? По правительственной вертушке добраться до «значительного» лица - лёгкое дело. А у нас в Союзе композиторов России вертушки не было. Мы вроде учреждение, но не серьёзного толку...

А потом, как водится, люди добра не помнят. На то они и люди. И ладно бы добро просто позабыли. Так на добро отплатят тебе ещё гадостью, грязью, сплетней. Брала иногда и обида. Но всегда помнил и помню слова шестидесятилетнего Николая Лескова в письме Льву Толстому: «Только сейчас, кажется, освободился от обидчивости... которая долго меня мучила».

И всё-таки я ни жалею о содеянном. Если хоть в чем-то помог человеку - приносит это удовлетворение. Честное слово, приносит, улучшается настроение, подымается тонус, и для сочинения музыки это полезное дело.

И была всегда такая традиция в русской музыке. Чайковский и Глазунов, Шостакович и Шапорин. Отзывчивость, а не чёрствость, эгоизм была присуща российской композиторской школе. Эти примеры добросердия моих учителей и коллег старшего поколения постоянно были в годы моей юности на моих глазах.

Рассказывал как-то нам с Майей у себя на даче в Жуковке Дмитрий Дмитриевич, что вскоре после смерти Сталина шеф карательных органов Берия, претендовавший на царский трон в СССР, дабы прослыть безвинным добрячком, повыпускал из лагерей и тюрем множество людей, у Шостаковича дома раздался телефонный звонок. Взволнованная женщина сказала композитору, что только что добралась из сибирского лагеря в Москву. Там томился, по её словам, и режиссёр Мейерхольд. Его тоже только-только реабилитировали. Но денег на проезд в Москву у него нет, и он просил будто бы эту даму позвонить Шостаковичу и воззвать о помощи. «Я в течение полутора часов сумел собрать требуемую сумму, хотя денег дома не было и пришлось побираться у соседей и друзей. Женщина и взаправду с сильно измождённым лицом забрала купюры, поблагодарила и... исчезла навсегда. Мы не знали тогда, что Мейерхольд был расстрелян Сталиным ещё в 1940 году. Но как я мог поступить по-иному?» - заключил свой рассказ Шостакович».   

Щедрин Р.К., Автобиографические записи, М., «Аст»,  2008 г., с. 169-171.