Независимая цель личности
Независимая цель личности, как прообраз Достойной цели
Поиск новых приемов / эвристикСознательный поиск новых приёмов / эвристик
X
Творческая / литературная карьера по Рабиндранату Тагору
«Все великие движения в истории человечества связаны с великими идеалами. Мне могут возразить, что такие воззрения на значение духа вот уже столетие находятся в предсмертной агонии, что мы можем полагаться только на внешние силы и материальные основания. Однако я со своей стороны заявляю, что подобная доктрина давно устарела. Она исчерпала себя на заре жизни, когда с лица земли были сметены все гигантские существа; и вместо них, в самом сердце вселенной, появился человек, слабый телом, но непобедимый разумом и духом.
Когда я впервые выступил на поэтическом поприще, писатели из наших образованных кругов черпали знания в английских учебниках, неспособных полностью насытить их разум. Думаю, мне повезло, что я не получил школьного образования, которое считается необходимым для мальчика из респектабельной семьи. И хотя нельзя сказать, что я был свободен от влияния, которое испытывали на себе другие молодые люди, творчество моё всё же было спасено от инерции подражания. В своих стихах, в выборе слов и в своих идеях я повиновался капризам свободной фантазии, это вызвало суровое осуждение учёных критиков и буйный смех остроумцев.
Невежество в сочетании с косностью поставили меня в положение литературного изгоя. Я начал свою литературную карьеру ещё не оперившимся юнцом, будучи самым молодым из группы, которая тогда впервые выступила в литературе. Я не обладал ни защитной броней зрелости, ни достаточным знанием английского, чтобы вызвать к себе уважение. Но в моём уединении, преследуемый презрением, слыша лишь редкие похвалы, я обрёл свободу. Постепенно я становился старше - правда, в том нет никакой моей заслуги. Подвергаясь насмешкам и лишь изредка пользуясь чьей-либо поддержкой, я упорно прокладывал себе путь к признанию; в этом признании соотношение похвал и порицаний было примерно таким же, как соотношение суши и воды на нашей планете.
В молодости мне придавало отвагу моё раннее знакомство со старинной вишнуитской лирикой, отличавшейся свободой ритма и смелостью выражения. Мне было двенадцать лет, когда впервые напечатали образцы этой лирики. Я тайком доставал их из письменных столов старших. В назидание другим надо признать, что это было нехорошо для мальчика моих лет. Я должен был сдавать экзамены, а не идти по дороге, ведущей к снижению отметок. К тому же большая часть этой лирики была эротической и, откровенно сказать, мало подходящей для мальчика, ещё даже не ставшего подростком. Но воображение моё было полностью захвачено красотой формы и музыкой этих строк, а их дыхание, исполненное жгучей чувственности, пронеслось мимо моей души, так и не задев её.
Моё блуждание по тропам литературы было вызвано ещё и другой причиной. Отец мой стал главной фигурой нового религиозного движения, строгого монотеизма, основанного на учении Упанишад. А для моих бенгальских соплеменников это было, пожалуй, хуже христианства. Поэтому мы были изгнаны из общества, что, вероятно, спасло меня от другого несчастья, а именно - слепого подражания нашему прошлому.
Почти каждый член нашей семьи был наделён каким-либо талантом - кто был художником, кто поэтом, кто музыкантом; во всём нашем доме царила атмосфера, проникнутая духом творчества. Почти с самого детства я глубоко чувствовал красоту природы, ощущал тесную связь с деревьями и облаками. Все моё существо звучало в унисон с музыкой времён года. В то же самое время я был необыкновенно чуток к человеческой доброте. Всё это искало своего выражения. Я стремился быть верным своим чувствам, хотя незрелость мешала мне облечь их в сколь бы то ни было прекрасную форму.
С тех пор я завоевал добрую славу на Родине. Но до самого последнего времени большая часть соотечественников относилась ко мне враждебно. Некоторые говорили, что стихи мои чужды национальному духу, другие жаловались на их непонятность, а третьи усматривали в них прямой вред. Я так и не получил полного признания со стороны своего народа, и это, пожалуй, к лучшему: ничто не действует столь разлагающе, как незаслуженный успех.
Такова история моей литературной деятельности. Я хотел бы рассказать о ней более подробно в каком-нибудь своем произведении на родном языке. Надеюсь, что когда-нибудь смогу осуществить это намерение. Языку свойственна ревность. Он не отдаёт свои сокровища тем, кто пытается завоевать его расположение через посредника, который оказывается своего рода соперником. Мы должны ухаживать за ним сами. Поэзия не рыночный товар, переходящий из рук в руки. Нельзя добиться улыбки или нежного взгляда возлюбленной, пользуясь услугами поверенного, как бы усердно и ревностно ни исполнял он наших поручений.
Сам я тоже старался проникнуть в сокровищницу литературы на европейских языках задолго до того, как приобрёл полное право на их гостеприимство. В молодости я попытался понять Данте, к несчастью пользуясь английским переводом. Я потерпел полный провал и осознал, что мой святой долг - отказаться от подобных попыток. Так поэма Данте и осталась для меня книгой за семью печатями.
Я хотел также познакомиться с немецкой литературой и, читая Гейне в переводах, вообразил, что мне удалось уловить отблеск её волшебного сияния. На моё счастье, я встретился с женщиной-миссионером из Германии и попросил её мне помочь. Несколько месяцев я напряжённо трудился, но моя сообразительность, качество весьма опасное, помешала мне проявить достаточную настойчивость. Я слишком легко угадываю значение незнакомых слов, и это нередко подводит меня. Однако моя учительница решила, что я почти овладел языком, хотя это не соответствовало действительности. Всё-таки я прочёл Гейне с уверенностью лунатика, пробирающегося во сне по незнакомым тропам, - и получил ни с чем не сравнимое удовольствие.
Потом я перешёл к Гёте. Тут я переоценил свои способности. Пользуясь небольшими запасами немецкого языка, я прочитал «Фауста». Мне кажется все же, я сумел попасть во дворец, но не как человек, имеющий все ключи, а как случайный посетитель, которого допускают только в какую-нибудь гостиную, удобную, но не располагающую к интимности. Честно говоря, Гёте так и остался для меня загадочным, как и многие другие великие светила.
Так оно и должно было случиться. Не совершив паломничества, не достигнешь святыни. И пусть никто не надеется познакомиться с моим истинным языком через переводы.
Что же до музыки, то я, кажется, имею некоторое право зваться музыкантом. Я сочинил много песен в нарушение всех общепринятых канонов, но добрые люди возмущаются наглостью человека, который отважен лишь потому, что ничему не учён. Однако я продолжаю сочинять, и господь простит мне, потому что я не ведаю, что творю. Возможно, это наилучший образ действия в сфере искусства. Ругая меня, люди все же поют мои песни, хотя и не всегда правильно».
Рабиндранат Тагор, Вероисповедание художника, в Сб.: Открытие Индии. Философские и эстетические воззрения Индии XX века, М., «Художественная литература», 1987 г., с. 311-314.
