«Я очень люблю длинные кадры, и, точно так же я считаю, что высший пилотаж, в определённых вещах мною достигнутый, когда люди не замечают, что это один кадр.
Вы не видели «Утомлённые солнцем»? Там есть панорама хрестоматийная. Она должна войти в учебники для режиссёров. Когда поднимается портрет Сталина, Меньшиков поворачивается на камеру и мы идём вместе с ним; мы идём вместе с ним, он проходит мимо Гарика Леонтьева, говорит: «Документы», то, сё, «А что, там товарищ Котов сидит?!» «Да нет», - говорит Меньшиков, мы видим его на крупном плане, Меньшиков уходит, мы идём вместе с ним, и он уходит на общий план, там вдалеке видна машина, Меньшиков возвращается в кадр, мы остаёмся на общем плане, машина за кадром, слышим: «Документы!» - «Да у меня всё нормально!» - «Документы!» - «Вот паспорт, нрава...» - Меньшиков входит в кадр, кивает им головой, эти трое вбегают в кадр, мы видим, как Меньшиков садится в машину, мы не видим ничего, только слышим выстрел, какая-то возня, они вбегают в кадр, садятся в машину, начинают двигаться, мы едем вместе с ними, обгоняя чуть-чуть, они объезжают машину, мы останавливаемся на зеркале - в зеркале отражается портрет Сталина, на трюмо лежит окровавленная рука накрытого брезентом водителя, и в кадр в трюмо въезжает машина пыльная, которая уезжает и остаётся в кадре, мы наезжаем на зеркало уже трансфокатором, и в кадре уезжающая машина и портрет Сталина в пыли.
Этим кадром я чрезвычайно горжусь, потому что ни один человек из профессионалов не обратил внимания, что это один кусок. Настолько там внутри была выверена драматургия. А это три дня репетиций. Три дня скрупулёзных репетиций по секундам, по фокусам.
Потому что - или это делать идеально от начала до конца или не мучиться и снять монтажно, так, вот так, вот так, общий план, три укрупнения. Но! Цикады, звук машины, гур-гур непонятный, выстрел, птицы, жаворонки - всё это вместе взятое составляло ту атмосферу, которая заставляла зрителя смотреть, и ни один профессионал, ни один монтажёр не сказал мне: «Это что, одним куском снято?»
Эта сцена длится почти шесть минут. Почти коробка плёнки. Почти часть.
Но нам так удалось сочетать крупности с напряжением, чтобы органика движения камеры была такой филигранной, чтобы не было желания понять - укрупненно это или одним куском. Я лично приверженец того, что Эйзенштейн называл, а нам об этом рассказывал Михаил Ильич Ромм, внутрикадровым монтажом. Монтаж без ножниц или склеек электронных, монтаж внутри - чередование крупностей и ритмов происходит за счёт движения внутри в глубине экспозиции, а не посредством монтажа, и чем меньше склеек в картине, тем лучше.
Это как чем лучше водитель, тем меньше он тормозит. То же самое в пластике, в движении камеры - чем меньше склеек, тем большая гарантия того, что ты просчитываешь энергетику, драматургию и ритм эпизода настолько, что тебе не обязательно клеить, а уж если вклеиваешь крупный план, то он идеальный! С этим по-настоящему я столкнулся, работая с великим монтажёром Энцо Моникконе, с которым мы делали три картины: «Очи чёрные», «Утомлённых...», «Сибирского цирюльника». «Утомлённые солнцем» и «Цирюльник» смонтированы гениально.
Вот говорю так легко, потому что это не я монтировал. Это человек, которому можно было сказать: «Я хочу, чтобы в этой сцене было больше воздуха». И уйти. «Сколько тебе надо времени?» - «Ты свободен на четыре часа». Если скажешь нашему монтажёру: «Я хочу, чтобы было больше воздуха», - она сойдёт с ума…»
Михалков Н.С., Отражение сильнее луча / Профессия - кинематографист: Высшие курсы сценаристов и режиссёров за 40 лет / Сост. П.Д. Волкова, А.Н. Герасимов, В.И. Суменова, Екатеринбург, «У-фактория», 2004 г., с. 647-649.