«Гёте продолжал говорить о Байроне.
- Его натуре, постоянно стремящейся к безграничному, - заметил он, - пошли на пользу те ограничения, на которые он обрёк себя соблюдением трёх единств. Если бы он сумел так же ограничить себя и в области нравственного! То, что он не сумел этого сделать, его сгубило, смело можно сказать, что он погиб из-за необузданности своих чувств. Он сам себя не понимал и жил сегодняшним днём, не отдавая себе отчёта в том, что делает. Себе он позволял все, что вздумается, другим же ничего не прощал и таким образом сам себе портил жизнь и восстанавливал против себя весь мир. Своими «English Bards and Scotch Reviewers» («Английские барды и шотландские обозреватели» (англ.) он с места в карьер оскорбил наиболее выдающихся литераторов.
Потом, просто чтобы просуществовать, вынужден был сделать шаг назад. Но в последующих своих произведениях снова занял позицию непримиримую и высокомерную; даже государство и церковь он не обошёл своими нападками. Эти дерзкие выходки принудили его уехать из Англии, а со временем заставили бы покинуть и Европу. Ему везде было тесно; несмотря на беспредельную личную свободу, он чувствовал себя угнетённым, мир казался ему тюрьмой. Его бегство в Грецию не было добровольно принятым решением - на этот подвиг его разлад со всем миром.
Не только отречение от всего традиционного, патриотического убило в нём выдающегося человека, но его революционный дух и ум, постоянно возбуждённый, не позволили ему должным образом развить свой талант. К тому же вечная оппозиция и порицание приносили величайший вред всем его прекрасным произведениям. И не потому только, что уязвленное чувство автора сообщалось читателю, но и потому, что постоянное недовольство порождаёт отрицание, отрицание же ни к чему не ведёт. Если дурное я называю дурным, много ли мне от этого пользы?
Но если дурным назвать хорошее, это уже вредоносно. Тот, кто хочет благотворно воздействовать на людей, не должен браниться и болеть о чужих пороках, а всегда творить добро. Дело не в том, чтобы разрушать, а в том, чтобы созидать то, что дарит человечеству чистую радость. Я впивал прекрасные эти слова и радовался бесценному изречению.
- К лорду Байрону, - продолжал он, - надо подходить как к человеку, к англичанину и великому таланту. Лучшие его качества следует приписать человеку, худшие тому, что он был англичанином и пэром Англии; талант же его ни с чем не соизмерим. […] Лорд Байрон тоже не удосуживался поразмыслить над собой, потому, вероятно, и его рефлексии мало чего стоят, что доказывает хотя бы такой девиз: «Много денег и никакой власти над тобой!» - ибо большое богатство парализует любую власть. […]
- Высокое положение пэра Англии отрицательно сказывалось на Байроне; внешний мир теснит гениально одарённого человека, тем более столь высокородного и богатого. Золотая середина куда полезнее, наверно, потому все большие художники и поэты происходят из средних сословий. Байроново тяготение к беспредельному было бы безопаснее при менее высоком происхождении и меньшем богатстве. А так, властный воплотить в жизнь любой свой порыв, он вечно впутывался в неприятные истории. Да и как могло человеку столь высокопоставленному льстить или внушать почтение высокое положение другого? Он говорил всё, что думал и чувствовал, и отсюда возникал его неразрешимый конфликт с человечеством.
- Нельзя не удивляться, - продолжал Гёте, - что большую часть своей жизни этот знатный и богатый англичанин отдал похищениям и дуэлям».
Иоганн Эккерман, Разговоры с Гёте в последние годы его жизни, Ереван, «Айастан», 1988 г., с. 147-149.
