Начало »
Почти все журналисты задают мне и второй вопрос:
- А как же вдохновение?
На этот вопрос ответить гораздо трудней, хотя сам процесс оставался неизменным. К вечеру я выходил прогуляться по полям (я почти всё время жил в деревне), или по соседним улицам, когда жил в городе, или по берегу моря, если это было в Марсийи, потом в Ниёле. Я прогуливался в одиночестве, беззаботно - и не только с виду, но и на самом деле.
Не скажу, что я размышлял о завтрашней главе или о романе в целом. Я дышал воздухом.
Наблюдал, что происходит вокруг. При случае заглядывал в бистро выпить стаканчик белого вина. Но всякая поразившая меня деталь пейзажа или обстановки откладывалась в памяти. Оставалось только выбирать из воспоминаний - местность, дом, семейство, типаж.
Воспоминания служили мне отправной точкой. Вернувшись домой, я брал жёлтый конверт коммерческого формата (это из чистого суеверия - так я начинал «Питера-латыша») и по моему собранию телефонных книг чуть ли не всего мира выискивал фамилии и имена, потом оживлял эти абстракции, давая им возраст, профессию, адрес, настоящее и прошлое, иной раз до десятого колена, хотя для романа это было абсолютно не нужно. Частенько я записывал даже фамилию учителя начальной школы, где учился мой герой, и его одноклассников, которые никак не упоминались в романе.
Подробности эти - вплоть до номера телефона, - которые я использовал чрезвычайно редко, необходимы были мне, а не читателю.
Шесть утра. В доме тишина. Буль, наша кухарка, прохаживается по своей комнате, ожидая, когда освободится кухня. Я готовлю кофе. Понадобилось время, чтобы кофе сменился чаем. А ещё раньше вместо кофе была бутылка красного вина, которая оказывалась пустой к тому времени, когда я кончал главу. Летом в Поркероле я работал в башенке вроде минарета, которую построил какой-то чудак и где было невыносимо жарко. И к тому же в семь часов утра на всех лодках разом заводили двигатели. Поскольку привычки владельцев лодок я изменить не мог, пришлось менять свои. Я начал работать с четырёх утра вместо шести. В пижаме взбирался на второй этаж башни и начинал печатать. Примерно через четверть часа сбрасывал пижамную куртку. А ещё через час с небольшим оказывался совершенно голый; к счастью, моя пишущая машинка не умела краснеть.
Только в последнее время, в последние годы, я изменил метод работы. Во второй половине дня я тщательно затачивал несколько карандашей и записывал начало следующей главы. Сперва это был десяток строчек, потом страница, потом две, а то и три. В конце концов я дошёл до того, что писал своим мелким, почти неразборчивым почерком главу целиком, на следующее утро находил её на столе и отпечатывал на машинке.
Часто я даже не заглядывал в то, что было написано накануне. Пишущая машинка не допускает украшательств и того, что иные именуют «хорошим стилем». Когда работаешь на ней, назад не возвращаешься. Хочешь или нет, а подчиняешься её ритму. Но однажды я заметил, что у меня наметилась склонность к «литературности». Это послужило концом карандашных черновиков и вечерних сеансов.
Тем не менее всё то время, пока я писал роман, а оно становилось всё короче, поскольку короче становились романы, я целые дни напролёт жил со своими героями, верней, с главным героем, с которым постепенно начал отождествлять себя»
Жорж Сименон, Я диктую / Собрание сочинений в 10-ти томах, Том 10, М., «Терра-Книжный клуб», 2008 г., с. 205-209.
Мастер-класс И.Л. Викентьева по написанию статей / книг
