Функционирование творческого коллектива
Подготовка ТЛ учениковПодготовка творческой личностью Учеников
Команда творческой личности-лидераКоманда творческой личности-лидера
X
«Он увлекал людей своими планами и мечтами. Многие даже в безнадёжных случаях шли к нему просто затем, чтобы окончательно расставить точки над «i». Уже двадцать раз человеку было сказано, что медицина не всесильна, что у него, например, атрофия зрительного нерва или безнадёжный случай отслойки сетчатки, но, пока приговор не произнёс «сам Фёдоров», пациент никаким врачам верить не хотел. Психологически такое вполне объяснимо. Хотя что чувствует врач, окончательно лишая пациента надежды, - отдельный разговор.
Но огромному большинству людей он, наоборот, надежду внушал и укреплял. Многие говорили, что приходили с ним пообщаться, исключительно чтобы «зарядиться энергией», и действовала такая подпитка достаточно долго. Толя Аграновский, давний наш друг, царство ему небесное, поражался: «Слава, я не представляю, как ты можешь так работать?..» Толя был - вопреки расхожим представлениям о журналистах - спокойным, медлительным мудрецом-философом. А вокруг Славы вечно творилось что-то невообразимое. На одном ухе один телефон, на другом - второй, на столе хрипит рация, одной рукой он показывает секретарю, что делать, другой записывает что-то, одновременно косится на мониторы, транслирующие ход операций во всех опер-блоках, и ещё с кем-то умудряется разговаривать и по кабинету расхаживает... Работал всеми органами чувств и частями тела. И любимый ответ на вопрос о делах и самочувствии: «Блестяще!» В 81-й больнице, где я с ним впервые встретилась, у него всегда была дверь нараспашку, и куда бы он ни шёл, за ним следовало целое облако ассистентов, помощников, анестезиологов, студентов... Всегда у них была единая команда, они друг друга понимали на лету, с полуслова. В МНТК у его гендиректорского кабинета всё-таки сидели секретари, расписывали его дневной график, но всё равно жёсткого «пропускного режима» не было. К тому же все знали, что после 4 часов к нему можно прийти спокойно и всё, что надо, обсудить.
В последние годы он, правда, несколько отдалился от институтской суеты и повседневности, больше занимался политикой, партийными делами, госдумовскими обязанностями... Да и «империя» разрослась, у генерального директора просто нет времени вникать во все. Но в институте всё по-прежнему крутилось вокруг него, хотя, думаю, под шумок некоторые сотрудники проворачивали свои дела, пользуясь тем, что он несколько ослабил хватку. И всё равно он до последнего дня был для всех мотором, центром притяжения, сгустком энергии.
Он очень любил клинические конференции. Когда молодые ребята выступали с докладами о новых технологиях или инструментах, приходил домой и восхищался: «Ну, какая молодчина, ты не представляешь, какой он сделал сегодня доклад, как я доволен, какой он молодец!» Я даже не помню всех фамилий, которые он называл, их было очень много. Обсуждения всегда шли бурно. Каждую среду он ходил оперировать. А потом сидел пил чай с медсёстрами. Такой ритуал сложился, и Зинаида Дмитриевна, которая готовила в задней комнате ему обед, знала, что в среду он обедать не придёт, потому что уже почаевничает в отделении. Ему как воздух нужны были эти посиделки и беседы.
Идею своего института и клиники он вынашивал, как ребёнка, как хрустальную мечту, трепетно и ревниво. Он за него дрался на всех уровнях, от министерского коридора до стройплощадки».
Фёдорова Ирэн (жена), Долгое эхо любви, в Сб.: Святослав Фёдоров. 600 тысяч часов полёта. Книга памяти, М., «Фонд развития передовых медицинских технологий имени Святослава Фёдорова», 2002 г., с. 155-156.
