Критика в науке как проверка и оценка по Ж. Ф. Мармонтелю [продолжение]
Лукреций, св. Августин и папа Захарий, стоя на ногах в нашем полушарии, не понимали, как подобные им люди могли в том же положении находиться в противоположном полушарии. «Как если бы мы смотрели сквозь воду на отражение вещей», - говорит Лукреций («О природе вещей», ккнига 1), стремясь выразить, что они должны были бы стоять, на голове. После того как открыли направленность тяготения к общему центру, представление об антиподах больше никого не смущает. Древние видели, как падает камень и вздымаются морские волны, но они были очень далеки от того, чтобы объяснить два явления одной причиной. Мы знаем тайны тяготения; это звено цепи связало два других, и теперь ясно, что падающий камень и вздымающиеся волны подвластны одинаковым законам.
Следовательно, существенным пунктом в изучении природы является познание того, что окружает истины известные, и расположение их в последовательном порядке; явления лишь кажутся изолированными, но их связь была бы ясна, если бы они встали на свое место. Залежи мрамора находят в глубине самых высоких гор, а на океанских побережьях - залежи морской соли; был известен параллелизм пластов земли. Однако эти факты, будучи в физике разбросанными, не имели объяснения. Когда же их сопоставили, в них увидели свидетельство о полном или последовательном затоплении земного шара.
Именно критик должен содействовать познанию ясного порядка.
Для созревания открытий требуется время, и до этого срока поиски кажутся безрезультатными. Для раскрытия истины необходимо соединение всех её элементов.
Эти зачатки встречаются и упорядочиваются лишь в длинной серии сочетаний; если можно так выразиться, в последующем веке вылупляется то, что в предыдущем было в яйце. Так, проблема трёх тел, предложенная Ньютоном, решена лишь в наши дни и притом одновременно тремя людьми.» Критик должен внимательно следить за этим брожением человеческого разума, за этим перевариванием наших знаний, наблюдать постоянный их прогресс, замечать замедляющие его препятствия и способы их преодоления, знать, в итоге какого сцепления трудностей и открытий наука перешла от сомнения к вероятности, а от вероятности к очевидности. Тем самым он заставил бы умолкнуть тех, кто лишь увеличивает объём науки, но не умножает её сокровищ. Он отметил бы её достижения в том или ином труде или отвергнул бы сочинение, в котором автор оставил науку на том самом месте, где она находилась до него. Таковы в этой области цели и плоды критики. Сколько места высвободила бы такая реформа в наших библиотеках! Что сталось бы с ужасающим числом всякого рода компиляторов, этих многословных защитников бесспорных истин, этих физиков-романистов, которые, принимая свои выдумки за книгу природы, превращают свои видения в открытия, а свои сны - в последовательные системы; этих изобретательных рассказчиков, которые разбавляют один факт двадцатью страницами ребяческих суеверий и насилуют ясную и простую истину так, что превращают её в неясную и запутанную? Книги всех этих авторов, болтающих о науке, вместо того чтобы рассуждать о ней, были бы выброшены из числа полезных. Читали бы меньше, но зато больше получали бы от чтения.
В отвлечённых науках это избавление было бы ещё более значительным, чем в точных. Первые похожи на воздух, который расширяется в огромном пространстве, если оно свободно, и приобретает плотность по мере сжатия.
Следовательно, в этой области задача критики заключалась бы в выведении понятий от метафизики и геометрии к морали и физике, в предотвращении того, чтобы они расплылись в пустоте абстракций, и, если можно так выразиться, в ограничении их поверхности ради увеличения их плотности.
Метафизик или геометр, направляющий силу своего гения на бесплодные спекуляции, напоминает того борца, которого нам изобразил Вергилий:
... попеременно двигает
Протянутыми руками и сотрясает ударами воздух.
(«Энеида», книга V)».
История в Энциклопедии Д. Дидро и Д’Аламбера / Под ред. А.Д. Люблинской, Л., «Наука», 1978 г., с. 58-61.
