Различные способы корекции инерции мышления
Творческое развитие юношей и девушекТворческое развитие юношей и девушек
Метод - умение решать задачиОдно из 6-ти качеств творческой личности высокого уровня
X
Оргийное состояние притупляло обычную человеческую чувствительность нервов, и психика на время настраивалась на холодно-жестокие тоны, совершено глухие к человеческому страданию. Пётр сам хорошо понимал эту зависимость между непробудным, непрестанным пьянством и кровожадной свирепостью, когда, поражённый зверством шефа своего застенка, писал ему: Перестань знаться с Ивашкой, быть роже драной.
Петру, однако, было невдомёк, что и сам он в сущности действует по тому же рецепту, топя в вине постоянно жившее в нём внутренее опасение и инстинктивно ища в шумном разгуле с компанией подкрепления для дальнейшей борьбы не на живот, а на смерть. Так, в самые лучшие, юношеские годы в жизни Петра и шли рука об руку вино и кровь, всё более и более портя характер этого человека, далеко не лишённого природной доброты, но от жизни становившегося с каждым годом беспощаднее и всё более и более привыкавшего не церемониться ни с человеческой личностью, ни с обществом. Уже такие выражения, как вышеприведенные из письма к Ромодановскому, рельефно показывают всю глубину пренебрежения Петра к человеческому достоинству даже самого довереного его лица, в котором он видел не более как живую машину для истребления крамолы, слишком переложившую в настраивающем на безжалостный лад напитке.
Но Пётр не ограничивался выражениями, хотя бы и очень крепкими: он частенько давал волю не только языку, но и рукам, от которых нездоровилось многим, попавшим под его неудержимый гнев, - особенно, когда в руках царя оказывалась знаменитая дубинка. От царских и притом очень частых побоев не ушли самые близкие к Петру люди - Лефорт и Меншиков. Тем менее Пётр церемонился с другими, к которым не питал личной привязанности. Тут не только гнев, но и весёлое расположение духа Петра давали большой простор для всякого рода унижений или, по куракинскому выражению, ругательства над удостоившимися царского внимания. […]
Известное публичное обрезывание долгополого платья и бород у бояр, тем более всепьянейший собор со всешутейшим патриархом и с подобным же остальным причтом, с уставом служения Бахусу, не менее, по словам Ключевского, обдуманным, чем любой петровский регламент, с водочным ящиком в виде Евангелия, достаточно ярко свидетельствуют, что Петр, захваченный борьбой, постоянно раздраженный то заговорами и кознями, то пытками и казнями, то винными парами, был способен доходить до такого притупления элементарной совестливости, что его юмор переходил в прямое озорство. Царь чувствовал себя вне законов не только человеческих, исполнять которые он энергично учил своих подданных, но и божеских, и временами, в оргиозном или мстительно-одиозном состоянии, полагал, что для него нет ничего недозволенного... Это сделавшееся частым настроение Петра, вытекая из отмеченных ближайших исторических и психических условий, было тем опаснее, что в сущности было лишь крайним и рельефным выражением привычного в Московской Руси отношения главы государства к своим подданным, холопам великого государя. Не сущность, а обострённая резкость этого отношения в обыденном и правительственном поведении Петра обусловливалась обстоятельствами его личной жизни и переживавшегося им исторического момента. […]
Но в личности Петра была и другая сторона, заставлявшая близко узнававших его в чисто правительственной деятельности преклоняться и благоговеть пред ним не только как перед государем, но и как перед человеком. Это прежде всего быстро всё схватывающий, широкий, к тому же эмоционально, деятельно настроенный ум, развивавший в Петре кипучую, - казалось, неукротимую энергию, пред которой приходилось пасовать самым энергичным людям.
Ум Петра справедливо считают гениальным, но не достаточно, кажется, определяют, в чем собственно заключалась эта гениальность. Поразительная, чрезвычайно редко встречающаяся способность переходить от привычных умственных ассоциаций к новым, - необычным для той же культурной среды, молниеносно входить во вкус этих новых ассоциаций, делать их своими собственными и самостоятельно создавать из них новые ряды и комбинации ассоциаций, - вот в чём состояла гениальность петровского ума.
Люди обыкновенно с трудом, не без внутренней борьбы расстаются с привычными умственными ассоциациями, переход к новым заставляет страдать громадное большинство людей, стоящих даже выше среднего уровня, и они долго чувствуют себя неловко в сфере новых понятий и представлений. Пётр не испытывал такого рода неприятных ощущений; он расставался с привычными ассоциациями и их сложными родами необыкновенно легко, без всяких усилий над собой, а во вновь усвоенные и присвоенные умственные построения проникался страстной верой, как в безусловно правильные, разумные и благодетельные.
Разумеется, раннее отторжение от привычного чина царского обихода и приобщение Петра к людям всякого чина и к иноземцам с иными понятиями, столь же разнообразными, как и этнографический состав Немецкой слободы, содействовали той умственной свободе, которая резко отличает Петра от его предшествеников; но этим указанием не может быть исчерпано объяснение: главная его часть должна пасть на долю цепкости, стремительной сообразительности и постоянно возбужденной силы петровского ума. Только при отмеченных свойствах ума и гениальной способности не по дням, а по часам превращаться из московита - в европейца не по внешности только, а по самому способу мышления и по умственным эмоциям, - из Петра и мог выйти такой Преобразователь России, каким он вышел.
В петровском уме, несмотря на громадную его чуткость и переимчивость, было много самостоятельности, основанной на крепком здравом смысле, на чисто русском себе на уме. Поэтому, подпав под сильное влияние западно-европейской культуры, сперва в лице её морских представительниц - Голландии и Англии, а потом и других, особенно Швеции и Германии, наш преобразователь старался держаться трезво по отношению к этой культуре, беря от неё лишь то, что подходило к состоянию России. В частности, немцы, которых Петр, разумеется, не мог избежать, как учителей русского общества, вызывали в преобразователе наибольший критический отпор, - и Пётр в указе в Синод трудящимся в переводе экономических книг свой совет сокращать немецкие сочинения не усомнился пояснить следующим беспощадным образом: Понеже, - написал он, - немцы обыкли многими рассказами негодными книги свои наполнять, только для того, чтобы велики казались...
Фирсов Пётр I Великий, Московский царь и Император Всероссийский (личная характеристика), в Сб.: Пётр Великий: Pro et Contra. Личность и деятельность Петра I в оценке русских мыслителей и исследователей, СПб, Изд-во Русского Христианского гуманитарного института, 2003 г., с. 391-396.
