«Задолго, почти за сто лет до начала преобразовательной деятельности Петра Великого, уже идёт совещание у царя Бориса (Русский царь Борис Фёдорович Годунов с 1598 по 1605 годы - Прим. И.Л. Викентьева) с духовенством и вельможами; предлагается трудное, но необходимое дело: надобно ввести науку, потому что без неё Россия бессильна перед другими враждебными народами; науку можно получить только из-за моря, надобно призвать иностранных учителей, как уже хотел царь Иван. Но тут великая опасность: эти учителя иноверцы, как будут учиться у них русские православные люди?
Учиться - ведь это значит признать превосходство учителя, подчиниться ему, верить ему, делать так, как он велит, как сам делает, подражать ему. Какое страшное искушение; подчиниться влиянию учителя во всем, исключая одного - веры. Решено было, что иноверные учителя опасны, и потому лучше послать русских людей учиться за границу, чтоб они по возвращении стали учителями в своей стране. Понятно, что опасность не уменьшалась; русский человек, лишенный влияния народной среды, совершенно предавался чуждому влиянию. Никто из отправленных не возвратился.
А между тем движение началось, и где же? В самой церкви. Явилась типография: она должна была прежде всего послужить церкви, распространить церковную книгу; явилась важная выгода; книга выходила не из частных рук, не из рук переписчика, который мог внести в нее ошибки вольные и невольные; теперь книга должна была выходить под надзором церковного правительства. Но для того, чтобы книга напечатана была правильно, нужно было напечатать её с исправной рукописи, для чего нужно было собрать рукописи, сравнить, выбрать лучшую, сличить с греческим подлинником; но для этого нужно было знание, а знания-то и не было. Люди, по-видимому, знающие, которым было поручено дело исправления, уличены были в незнании, в искажении вместо исправления. Нужно было вызвать исправителей из-за границы, разумеется православных, т.е. греков или ученых монахов из западной России, которая, вследствие борьбы с католицизмом, ранее восточной завела у себя школы. Исправители были вызваны, начали исправлять по-своему - и раздался вопль: чужие переменяют веру, велят творить крестное знамение не так, писать и произносить самое священное имя не так; портят книги, по которым молились отцы, по которым молились святые и спаслись.
Вопль пошёл от старых учителей, от прежних исправителей книг, которые были оскорблены обвинениями в невежестве, в искажении книг. Но стоило только раздаться словам, что вера в опасности, веру переменяют, как слова эти нашли сильный отзыв, тем более что движение к новому уже началось в разных сферах, новые обычаи резко бросались в глаза уже по тому самому, что были редки ещё и ярко выделялись, сильно раздражали. Явились ревнители, которые провозгласили, что последние времена приближаются; что надобно стать и помереть за веру, за неизменность того, что предано свыше и потому должно остаться неприкосновенным: «Аще я и несмыслен, гораздо неученый человек, да то знаю, что вся, церкви от св. отец преданная, свята и непорочна суть, держу до смерти, яко же приях, не прелагаю предел вечных: до нас положено, лежи оно так во веки веков». И так как ревнители старины действительно готовы были подвергнуться всем лишениям, страданиям и смерти, то производили сильное впечатление и увлекали многих.
Явился раскол: часть русских людей отвергла авторитет церкви, необходимым следствием чего было разделение отпадших на множество толков. А между тем движение шло и с другой стороны; мысль была возбуждена религиозными вопросами; люди с возбужденною мыслию просиживали в Москве ночи с учёными киевскими монахами; другие стремились в Киев, в тамошние школы, к тамошним ученым, и, возвратясь в Москву, спорили с своими отцами духовными, доказывая им, что они не так понимают дело. Те оскорблялись, кричали против извращения отношений, молодые учат старых, дети отцов. Богословские споры овладевают вниманием общества, в домах и на улицах мужчины и женщины спорят о времени пресуществления, упрекают друг друга в еретичестве. Иезуиты тут и закидывают свои сети, подходят к русским людям с внушениями: у нас с вами вера одна; разница в том, что у нас ученых людей больше, мы вас удовлетворим в вашей новой потребности, в потребности знания, работы мысли. Иезуитов выгнали; но опасность не уменьшилась; духовенство находилось в самом затруднительном положении, между двух огней: с одной стороны, свои раскольники обвиняли его в отступлении от старой веры, отвергали его как еретическое, с другой - свои же обвиняли его в отсталости, в неимении средств правильно понимать проповедуемое учение, а тут иноверные учителя с Запада подчиняют русских людей своему влиянию и также не с уважением относятся к старым учителям их, к их отцам духовным».
Соловьёв С.М., Чтения и рассказы по истории России, М., «Правда», 1990 г., с. 447-448.
