«С приходом Эфроса в Ленкоме образовался настоящий весёлый «клуб» из его прежних актёров, пришедших из Центрального детского, и работавших в Ленкоме Ширвиндта, Збруева, других. В «красном уголке» в конце коридора, где располагались гримёрки, травили всякие байки, истории, анекдоты, которые я, впрочем, никогда не запоминала. […]
Заместителем директора в театре был Григорий Салай, порядочный пройдоха. Когда Анатолия Васильевича освободили от занимаемой должности (это называлось - «по идеологическим мотивам»), Салай сказал: «Я тоже ухожу из театра - по идейным соображениям, из-за того, что сняли Эфроса!» - и потащил по коридору два увесистых мешка документов из бухгалтерии! Он там всякие дела творил! Когда рассказывали, невозможно было поверить.
Допустим - гастроли в Кисловодске. Шли «Снимается кино», «104 страницы», «До свидания, мальчики», «Мой бедный Марат» - популярные спектакли, и зал, конечно, наполнялся публикой. Может, не на сто процентов, но около того. Однако в отчётах почему-то значилось - 75 процентов! (Кстати, это для начальства было дополнительной каплей к тому, чтобы избавиться от Эфроса. Чтоб не влезал... Но об этом отдельный рассказ...)
На гастролях в Киеве публика просто валом валила, зал заполнялся чуть ли не в двойном размере: администрация умудрялась, якобы по ошибке, продать два комплекта билетов на один спектакль! И те, кто пришли первыми, рассаживались, а у каждого кресла стояли «опоздавшие» и скандалили: «Это моё место!» Спектакль задерживался на полчаса, как-то всех рассаживали, куда-то распихивали, - а в отчётах опять же стояло: «заполняемость - 75 процентов». Но актёры-то всё видели, знали, почему задержка спектакля: глянешь в зал, а там толпища народу, и всех надо куда-то рассовать сегодня же или устроить на будущий спектакль, на котором снова будет два комплекта билетов и всё повторится. И это - «75 процентов заполнения»!
Николай Николаевич (Н.Н. Сосунов – главный художник театра – Прим. И.Л. Викентьева) был за то, чтоб навести порядок в финансах. Что происходит с театром? Ведь всё отчёты шли к начальству. И он подталкивал Анатолия Васильевича к тому, чтобы тот разобрался, а Анатолий Васильевич говорил: «Нет, я не полезу в это». При том, что театры в той системе относились к «идеологическому фронту», финансы тоже трогать нельзя было - как только художники лезли в финансы, тут же подводилась идеологическая база, и, конечно, страдал художник, а не администрация, которая управляла финансами.
Анатолий Васильевич, видимо, это знал: чувствовал, что в финансы лезть не надо, никогда - они тут же организуют ответный марш-бросок, и у тебя мигом окажется «не та идеология» - они всегда победят. Но Николай Николаевич настаивал на том, чтобы выяснить всё до конца, разоблачить махинации. Он ведь был коммунистом, но очень честным и порядочным коммунистом. По-настоящему благородным человеком и - оч-чень бескомпромиссным.
Несмотря на мой, так сказать, глуповатый возраст, я понимала, что ссориться им нельзя. Они замечательно работали вместе ещё с Детского театра. Николай Николаевич прошёл войну, и не таких уж он был современных взглядов на жизнь - но оформлял спектакли в новой, современной эстетике. Конечно, они делали спектакли вместе с Анатолием Васильевичем, работали долго, вдумчиво. Их спектакли были тогда открытием для Москвы.
Обычно мне как-то удавалось их мирить. Но однажды они оба уперлись. Да, Анатолий Васильевич не хотел влезать в финансы, но, видимо, Николай Николаевич всё же уговорил его.
Парадоксально, но из-за этого они и поссорились: Николай Николаевич сердился, что Анатолий Васильевич не шёл в своих выяснениях до конца, а Эфрос обижался на Николая Николаевича за его максимализм. Вот в чём была суть конфликта. Помирить их не удавалось никаким образом. И Николай Николаевич ушёл в другой театр, вместе с Валентиной Измаиловной».
Яковлева О.Я., Если бы знать…, М., «Аст»; «Астрель», 2003 г., с. 96-99.