«Микеланджело: Относительно свободной независимости художника обыкновенно распространяют тысячи жалких небылиц о знаменитых живописцах. Будто они чудаки, нетерпимые и недоступные в обращении, в то время как на самом деле у них простая человеческая природа.
Только глупцы, а не разумные люди считают их капризными фантазёрами и не могут с ними ладить. Конечно, попадаются, между прочим, так называемые художественные темпераменты лишь там, где есть истинные художники, то есть в немногих местах и собственно только в Италии, где живёт подлинное искусство в его полном совершенстве. Но не правы те праздные люди, которые требуют излишних любезностей от пользой занятых людей, а между тем лишь очень немногие смертные имеют в своем распоряжении достаточно времени, чтобы удовлетворительным образом закончить то, что относится к их делу, и, конечно, этого не достигает никто из этих недовольных жалобщиков.
Выдающиеся художники никак не из гордости недоступны, а (не говоря уже об указанном недостатке времени) и либо из-за того, что они встречают лишь немногих, которые владеют пониманием искусства, либо из-за того, что они не хотят быть отвлечёнными пустой болтовней досужих людей от тех высоких мыслей, которые их непрерывно занимают, и не хотят быть втянутыми в мелочные будничные интересы.
Я уверяю вас, сиятельная дама, что даже его святейшество, Папа (имеется в виду Римский папа – Прим. И.Л. Викентьева), мне иногда докучает и меня сердит, когда он со мной разговаривает и меня часто и настойчиво спрашивает, почему я к нему не являюсь, в то время как я хорошо сознаю, что служу ему лучше, когда по свободной прихоти работаю для него дома и вопреки его приказу к нему не являюсь, если у меня к этому нет повода. И я часто открыто ему говорю, что таким способом Микеланджело ему лучше служит, чем когда он, целый день, стоя перед ним на ногах, должен дожидаться, как и остальные. И далее я вам скажу, что моё серьёзное художественное произведение мне доставляет иногда такие преимущества, что я в разговоре с Папой, сам того не замечая, надеваю на голову вот эту фетровую шляпу и свободно с ним говорю. А он за это меня не казнит, но, наоборот, помогает мне жить. Я возлагаю на себя, как уже сказал, более нужные служебные обязанности, чем ненужные чисто личные.
К тому же мне кажется очень достойным порицания, когда на кого-нибудь нападают за то, что он в своей слепоте настолько нелеп, что самодовольно и намеренно замкнулся ото всех, потерял всех друзей и превратил их во врагов. Если же он от природы имеет такой характер и вследствие воспитания сделался таким, что ненавидит всяческие церемонии и презирает ханжество, не было ли бы бессмыслицей не позволять ему жить, как ему вздумается? И если он к тому же настолько скромен, что он вашего общества не ищет, то зачем искать его общество? Зачем вы хотите притянуть его к тем мелочам, которые не согласуются с его отвращением к светской жизни? Не знаете вы разве, что существуют пауки, которые целиком захватывают человека, не оставляя в нём свободного места для ваших досугов? Этих застенчивых одиночек вы никогда не оцените по достоинству и хвалите их только для того; чтобы самим себе оказать честь, потому что вас радует говорить с кем-нибудь, с кем разговаривают Император и Папа.
А я полагаю, что не является выдающимся человеком тот, кто угождает глупцам охотнее, чем собственному призванию; или же тот, в котором нет чудного и необычного, или как бы иначе это ни назвала. Бесталанных, будничных людей можно без фонаря найти на всех базарных углах этого мира».
Франциско де Ольянда, Четыре разговора о живописи, цитируется по: Памятники мировой эстетической мысли в 5-ти томах, Том 1, М., «Искусство», 1962 г., с. 557-558.