Киноприём С.М. Эйзенштейна

«Например, в Одессе для эпизода расстрела на лестнице был найден интересный типаж - безногий на коляске (чистильщик обуви, по фамилии Коробей), который помог передать беззащитность и растерянность толпы перед карателями. Казалось бы, случайная находка. Но вот ее предыстория.

В театре Пролеткульта на одном из занятий по биомеханике Эйзенштейн объяснял нам, что в выразительном движении, в мимике и жесте должно участвовать всё тело, причём иногда возможна замена одних органов человеческого тела другими. Затем он предложил нам придумать и выполнить этюд по этому заданию - «Хромота». Великолепно сделал хромоту Штраух - одна нога у него была совсем атрофирована. Но высшую оценку получил Дебабов. У его персонажа совсем не было ног, и он передвигался на коляске, - случай «когда ходят руками». В «Лестнице» (имеется в виду эпизод кинокартины «Броненосец Потёмкин» – Прим. И.Л. Викентьева). Эйзенштейн гениально использовал эту «выразительную беспомощность».

На другом занятии Сергей Михайлович обратил наше внимание на скульптуру Мирона «Дискоболе. Если бы можно было оживить её и снять на кинопленку движение этого дискобола, говорил он, мы не нашли бы среди кадров фазы, совпадающей с изображённым Мироном положением тела. Причина в том, что в скульптуре ступни ног находятся в одной фазе движения, колени - в другой, бедра - в третьей и т.д. Мирон смог выразительно передать движение, спружинив последовательные фазы в одновременности. Этот же приём применил Леонардо да Винчи в «Джоконде»: у неё колени (можно догадаться) в одной фазе, торс - в другой, голова - в третьей, глаза - в четвертой (См. психофизиологическое обоснование действенности этого приёма: «экспериментальный невроз» по И.П. Павлову – Прим. И.Л. Викентьева).

Она - в процессе поворачивания. Эйзенштейн использовал этот скульптурный принцип в эпизоде, где матрос (актёр Бобров) разбивает офицерскую тарелку с надписью: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь».

Мы понимали, почему он снял движение матроса несколькими кадрами с разных точек. Благодаря этому Эйзенштейн смог выразить гнев матроса с большой экспрессией. Отголосок этого принципа есть, мне кажется, и в знаменитой монтажной фразе взревевшего льва. Не будь размышлений Эйзенштейна о Мироне, ему, возможно, не пришла бы в голову гениальная идея оживить алупкинские скульптуры метафорой «взревели камни».

Александров Г.В., Эпоха и кино, М., «Политиздат», 1976 г., с. 59-60.

 


Эвристические приёмы по И.Л. Викентьеву