Пакет планов творческой личности
Одно из 6-ти качеств творческой личности высокого уровня
Отказ творческой личности от соблазновОтказ Творческой личности от навязываемых и/или модных соблазнов
X
Дневник как способ самоанализа и совершенствования по Л.Н Толстому
Бросив университет, Л.Н. Толстой с весны 1847 года поселился в Ясной Поляне…
«Замыслы молодого Толстого в части самообразования поражают своей грандиозностью. Его не удовлетворяют занятия в Казанском университете, и, решив далее учиться самостоятельно, Толстой разрабатывает в дневнике программу, которую намерен осуществить за два года. Он предполагает:
«1) Изучить весь курс юридических наук, нужных для окончательного экзамена в университете.
2) Изучить практическую медицину и часть теоретической.
3) Изучить языки: французский, русский, немецкий, английский, итальянский и латинский.
4) Изучить сельское хозяйство, как теоретическое, так и практическое.
5) Изучить историю, географию и статистику.
6) Изучить математику, гимназический курс.
7) Написать диссертацию.
8) Достигнуть средней степени совершенства в музыке и живописи».
Первое, чему научился (или с рождения умел?) Толстой, - это говорить себе правду без утайки. Он преследует в самом себе любой оттенок фальши, всякий намёк на неискренность, потому что без этого условия - откровенности с собой самим - нечего и думать о том, чтобы стать лучше. Он не добился ещё крупных успехов в самосовершенствовании, когда сделал на страницах дневника важное открытие: «Легче написать десять томов философии, чем приложить какое-нибудь одно начало к практике».
После записей 1847 года дневник почти на три года обрывается, чтобы возродиться лишь в 1850 году. Вспоминая потом эти три года, Толстой с огорчением называл их беспутными: юношу закрутил водоворот светской и богемной жизни - балы и журфиксы, вино, карты, цыгане. Всё было внове, но душе нельзя было защититься от того, в чём чудилась блаженная погибель. В эти годы Толстой как бы забыл правила дневника... Толстой возвращается к дневнику в 23 года, когда, как ему кажется, он уже «перебесился и постарел», перестал конфузиться на балах, «стал уже слишком холоден» и порастерял веру в то, что, сочинив и записав правило поведения, ты наполовину его исполнил.
«Большой переворот сделался во мне в это время, - пишет Толстой 8 декабря 1850 года... - Перестал я делать испанские замки и планы, для исполнения которых недостанет никаких сил человеческих». Он не надеется больше «одним своим рассудком дойти до чего-либо» и кажется самому себе основательно помудревшим, хотя способен ещё часа два проторчать перед зеркалом, огорчаясь, что у него «левый ус хуже правого».
Если невозможно одним рассудком, логикой призвать в свою жизнь идеал, осмысленную добродетель, то, может быть, легче бороться с уклонениями от добра? - размышляет автор дневника. А бороться есть с чем. Похоже, что в ранней юности Толстому сильно вредит бесхарактерность. Во всяком случае, именно в этом недостатке он постоянно упрекает себя. И тут автор дневника даёт нам первый урок.
Великая жизнь в глазах потомства - всегда неоспоримый и блистательный результат. Но на жизнь Толстого благодаря дневнику мы можем взглянуть как на становление, процесс.
Мы увидим, как молодой человек, воспитанный хоть и без родителей, но в изнеживающей среде тётушек и мамушек и не обладавший от природы стальной волей, побеждает лень и инерцию. Характер - необходимая часть таланта. Сколько гениев погибло в безвестности из-за отсутствия воли в осуществлении себя. Толстой не погиб, потому что свою слабость обратил в силу, сделал её предметом исследования и, воспитывая себя, изучал человека вообще.
Для молодого Толстого упрямое преследование своих слабостей становится почти манией. И если он опасался, что природой не было ему дано сильного характера, то непрестанной моральной штудировкой он его вылепил, выделал из себя. Движение к добродетельной цели, как понимает теперь автор дневника, неотделимо от самосовершенствования, а совершенствование невозможно без самой крепкой узды воли. Главное же, не следует жалеть себя, успокаивать, ласкать свое самолюбие, как свойственно многим людям. Юноша Толстой себя не щадит: «Один из главных и более всего неприятных для меня моих пороков есть ложь. Побудительная причина большей частью - хвастовство, желание выказать себя с выгодной точки. Поэтому... даю себе правило: как только почувствую щекотание самолюбия, предшествующее желанию рассказать что-нибудь о себе, одумайся. Молчи и помни, что никакая выдумка не даст тебе в глазах других больше веса, как истина, которая для всех имеет обязательный и убедительный характер». Разглядывая себя как бы со стороны. Толстой не решается отказать себе лишь в двух добрых качествах - уме и честности (он лишен ханжества и оттого говорит об этом спокойно). Зато в остальном он даёт себе в дневнике самые уничтожающие характеристики:
«Я невоздержан, нерешителен, непостоянен, глупо тщеславен и пылок, как все бесхарактерные люди. Я не храбр. Я неаккуратен в жизни и так ленив, что праздность сделалась для меня почти неодолимой привычкой».
Мы готовы рассердиться: зачем он так разочаровывает нас в себе? И правда, у Толстого такое желание быть искренним до донышка, не покривить душою и в малом, такая боязнь быть заподозренным (кем? самим собою?) в фальши, что, направляя в эту сторону все напряжение совести и стремительный бег пера, он склонен и к самооговорам».
Лакшин В.Я., Пять великих имён: статьи, исследования, эссе, М., «Современник», 1988 г., с. 305-307.
Ближе к старости:
«Возвращение к регулярным поденным записям в 1881 году имеет, однако, другой, чем прежде, смысл и интерес. Со страниц дневника исчезают на время тонкие самоанализы, художественные наблюдения и заготовки. Стушевываются лица светских и литературных знакомых Толстого. Зато страницы дневника заполняются пёстрой и шумной гурьбой народа, прежде здесь никогда не бывавшего: погорельцы, крестьянские вдовы, одоевские плотники, яснополянские мужики. Что ни день, Толстой выходит на большую пыльную дорогу за усадьбой, заговаривает с женщинами, возвращающимися с подёнки, пешими странниками и богомольцами, мужиками, бьющими камень на шоссе. Идет самая горячая пора перестройки всего его мировоззрения, окончательный разрыв с традициями барства.
«У нас обед огромный с шампанским, Тани наряжены, - записывает он с горечью 28 июня 1881 года. - Пояса пятирублевые на всех детях. Обедают, а уже телега едет на пикник промежду мужицких телег, везущих измученный работой народ».
Толстого нещадно печёт стыд этой жизни, и в дневнике возникают саркастические замыслы написать, например, книгу «Жраньё»: «Валтасаров пир, архиереи, цари, трактиры. Свиданья, прощанья, юбилеи. Люди думают, что заняты разными важными делами, они заняты только жраньём». Толстой почти физически страдает от того, что сам вынужден жить обеспеченной жизнью усадебного барина. Чтобы стать ближе к крестьянам, он занимается простым трудом: косит, пашет, шьёт сапоги, и всем этим новым его увлечениям тоже отданы строки дневника.
В последние два десятилетия жизни дневник Толстого подробен, как никогда. Выйдя из самой острой полосы своего кризиса, Толстой уже не избегает тем литературных и житейских, отмечает встречи с самыми разными людьми и прочитанные им книги, купанье в речке Воронке или прогулку в лес по грибы. В нём и в старости не иссякает молодая, острая жадность к жизни. В 67 лет он учится кататься на велосипеде, в 72 года находит удовольствие бегать на коньках по замерзшему пруду, на 82-м году жизни ещё ездит верхом на лошади и, выйдя за околицу Ясной Поляны, на шоссе, с любопытством наблюдает один из первых в России автопробегов».
Лакшин В.Я., Пять великих имён: статьи, исследования, эссе, М., «Современник», 1988 г., с. 315-316.
