Воспитание театральной труппы на примере одного выдающегося актёра по Г.А. Товстоногову
После назначения главным режиссёром Большого драматического театра «… Георгий Александрович не мог позволить себе быть милосердным. Не мог!
Актёр Полицеймако - «… что он выделывал! Вероятно, он старался ещё больше оттого, что в ложе сидел Г. А., которого он чтил за спектакли в Ленинском комсомоле и, надо отдать ему должное, приглашал на постановку в БДТ. Артист наигрывал безбожно, носился по сцене так, будто его подбадривал зритель, который сидел, однако, в угрюмом молчании. Несоответствие, которое он сам ощущал, было страшным, но, видимо, к такому разрыву уже привыкли в этом театре, от этого было ещё страшнее. Особенно мне. Я видела Виталия Павловича в блестящих спектаклях, где вместе с такими режиссёрами, как Б. Бабочкин, Н. Рашевская, В. Кожич, И. Шлепянов он выступал во всем блеске своего незаурядного дарования. Теперь это был совсем другой человек, отпущенный «на волю» слепой стихии. Г.А. мало знал этого артиста, но всё-таки, со своим поразительным чутьём, сквозь «шелуху», конечно, ощутил его темперамент и запас творческих сил.
- Попытаюсь начать разговаривать с труппой на примере, - говорил Г.А. - Конечно, можно найти много «мальчиков для битья», но считаю и всегда считал недостойным использовать в негативном плане, даже имея в виду такую важную цель, как воспитание труппы, «маленького» артиста. Разбор «падения» Полицеймако будет не только уроком для всей труппы, но и борьбой за него как за артиста, способного и впредь украшать сцену БДТ. В таком качестве, как сейчас, он не нужен ни мне, ни зрителям, ни партнёрам...
И началось!.. На каждом собрании, на каждой репетиции Г. А. резко и беспощадно анализировал роли Полицеймако, приводил его в качестве негативного примера, сопоставляя с методологией реалистического, психологического, правдивого театра. Виталий Павлович всё время молчал, молчал, стиснув зубы. Многие «товарищи» получали большое удовлетворение, другие ждали «оргвыводов». И в довершение ко всему Г. А. даёт «главному артисту», который никогда не играл маленьких ролей, эпизод трактирщика в спектакле «Преступление Энтони Грэхема». Это был шок. В. П. подчинился беспрекословно. Всё так же, сжав зубы, он ждал своего выхода и покорно садился на вертящийся стулик трактирщика, будто это был электрический стул.
Г. А., опять-таки во имя методологического воспитания, превращал репетиции с Полицеймако в показательный урок. Помню репетицию, которая почти целиком была посвящена пятиминутному эпизоду в трактире.
Так продолжалось на протяжении всего 56-го года, первого года работы Г. А. в БДТ... Определялись новые лидеры, решалась в этих спектаклях судьба многих молодых, когда они просыпались знаменитыми. Но Виталий Павлович в этих спектаклях ролей не получал, довольствуясь трактирщиком. С ним стали «хуже» здороваться, один раз даже не выбрали в худсовет, разумеется, «тайным голосованием».
Страшный рассказ, трагический сюжет! Но Георгий Александрович не мог позволить себе быть милосердным. Не мог!
Нет тому никаких веских доказательств, но, шаг за шагом исследуя биографию Товстоногова, нельзя не прийти к выводу: это был момент, когда режиссёр осознал - сейчас или никогда! Словно все душевные силы, словно все обнажённые нервы, словно вся мощь таланта стянулись к этой точке, к этому «необойденному дому», к которому вывела Товстоногова судьба. И ради того, чтобы на этом месте, покинутом зрителем, возник лучший в стране театр, он шёл на любые жертвы, был беспощаден и жесток.
Возвращение зрителя было невозможно без воспитания артиста. Создание театра было невозможно без дисциплинированной труппы единомышленников.
К началу 1957 года в БДТ уже многое изменилось - зал был полон, драматурги и переводчики стали посылать в театр пьесы, наладился тот «поток», который необходим каждому театру. И в один прекрасный (действительно прекрасный!) день завлиту театра Дине Морисовне Шварц попала в руки пьеса бразильского драматурга Гильерми Фигейредо «Лиса и виноград».
«Я раскрыла эту пьесу и зачиталась... Меня поразила раскованность бразильского драматурга, остроумие гениального раба Эзопа, его чувство собственного достоинства. Прочитала примерно половину, вдруг в мой кабинет зашел Г. А. С трудом оторвавшись от пьесы, я на него посмотрела. Он посмотрел на меня:
- Что такое вы читаете? Дайте мне.
Молча я сложила пьесу и отдала ему. Вероятно, моё лицо тогда ещё не было таким «тёртым», каким стало впоследствии, и на нём что-то такое отразилось, что побудило Г. А. немедленно потребовать пьесу, хотя мне всегда стоило больших трудов «заставить» его читать пьесы, что вообще свойственно большим режиссёрам, читающим пьесы не «просто глазами». Поздней ночью Г. А. мне позвонил:
- Блестящая пьеса. Буду ставить немедленно. Завтра читка на труппе. [...]
И вот читка на труппе. Читает сам Г. А. Читает блестяще. Пьеса ошеломляет артистов. После заключительных слов Эзопа: «Где ваша пропасть для свободных людей?» - длительная пауза. И грянули аплодисменты.
Потом началось обсуждение. Пьесу все очень хвалили. Но почти каждый заканчивал свою речь пессимистически: «Мы эту пьесу ставить не можем. У нас нет Эзопа». Полицеймако сидел тут же. Молча. Глаза за очками выражали привычную покорность своей новой судьбе. Зубы были стиснуты. Г. А. дал всем выговориться, никого ни разу не перебил. А в заключение сказал следующее:
- Рад, что вы так горячо приняли эту пьесу. Мне она тоже очень нравится. Надо ещё немного поработать над переводом... Кое-что по тексту можно уточнить, сделать смелее, острее, не так академично. Но, товарищи, меня удивило, что вы считаете, что у нас нет исполнителя роли Эзопа. Я убеждён, что в нашей труппе есть замечательный артист, артист большого темперамента, с великолепным голосом, который по «сборной страны» должен играть Эзопа. Этот артист - Виталий Павлович Полицеймако. К тому же у него в мае юбилей, пятидесятилетие, и я рад, что так совпало, - он сыграет премьеру на своём юбилее. Но даже если бы не было юбилея, я никому другому в стране не доверил бы эту роль.
Немая сцена. Г. А. внутренне наслаждался произведённым эффектом.
Поблагодарил всех присутствующих и ушёл в свой кабинет. Через несколько минут вошёл В. П. Полицеймако и рухнул на колени. Он плакал. С этого момента у Г. А. не было более преданного артиста, чем В. П. Полицеймако. И труппа, все «доброжелатели» только тут всё поняли. Они получили хороший урок - рано они «списали» своего товарища».
Старосельская Н.Д., Товстоногов, М., «Молодая гвардия», 2004 г., с. 147-150.
