В.И. Немирович-Данченко пишет К.С. Станиславскому о согласованном управлении их театра:
«Я уже не раз задавал себе вопрос: нет ли между нами коренного различия в художественных целях? Не произошло ли оптического обмана, который можно изобразить графически так:
То есть, оба мы художественно развивались по одной, каждый по своей, прямой. На наших дорогах оказалась одна общая цель - серьёзный театр, идеал которого во всех главных чертах был у нас одинаков. Мы сближались, и это делало иллюзию, что мы сливаемся. Мы не подозревали, что, идя каждый своей дорогой, мы с известного момента начнем расходиться, иллюзия обнаружится.
Может быть, это более остроумно, чем справедливо, философия эта, может быть, слишком прямолинейна. Тем лучше. Но, так как это приходило мне в голову не раз, то я задал себе вопрос: что же делать, если это в самом деле так?
И ответил себе: рассуждая честно, я должен признать не себя, а Вас главой тех художественных течений, по которым театр пошёл с первых шагов и которые, в сущности, и создали ему его благополучие. Стало быть, во всех случаях, где наши вкусы расходятся, я должен Вам уступать. Иногда, между тем, или по соображениям, необходимость которых признавали и Вы, или по безотчётному упрямству, свойственному всякому убежденному человеку, я отказывался уступать, вступал с Вами в борьбу. Это привело к данному положению. Не хорошо ни Вам, ни мне. Вы накануне ненависти к тому, что любили, а я очутился в положении - положим, современного русского министра. […]
Всё управление нашим любимейшим созданием - театром - дело моё и Ваше. Никаких инструкций мы не имеем, и погибнуть ему мы не дадим. Я возвращаю Вам всецело Ваше художественное veto, как Вы называете первый голос в художественных вопросах. Вам - при полном и широком праве говорить всякую художественную правду мне в глаза - придётся не слишком злоупотреблять Вашим veto, когда режиссёрство всей тяжестью ложится на меня. Мне же остаётся дружески, иногда, может быть, и очень настойчиво, давать советы и дружески удерживать от того, что мне может казаться ошибкой. Это не опека. Это - право и обязанность.
Чтобы сказанное мною не осталось в области прекрасных намерений, надо сговариваться во всем том, что необходимо для правильной работы.
А для этого - не пора ли нам, наконец, послушаться всех окружающих нас, включая сюда и наших жён, и назначить непременно одно утро в неделю для распределения моих и Ваших работ. Это ужасно необходимо! Это стоит 10 репетиций. О необходимости этого кричат все. Этот день всегда можно занять репетицией без нас. Да хоть бы и ничего не было в этот день! Наша беседа раз в неделю есть наша первая обязанность. Когда нам не о чем будет говорить (это будет счастливое время!), мы будем обсуждать пьесы, мизансцены, заглядывать в будущее, осматриваться в настоящем, поддерживать друг в друге любовь к театру, назначать, наконец, заседание дирекции. Боже мой, как много происходит в театре нелепого только потому, что мы не сговариваемся!
Мы должны сделать все, чтобы наша связь была крепкая. Работа, к которой Вы меня призываете в письме, - великолепна, но если мы будем думать врозь, то в этой самой работе встретятся на каждом шагу поводы к разногласию. Я сделаю вдвое больше в четыре репетиции после одной беседы с Вами, чем в десять - один. Потому что я буду в чем-нибудь уверен, что мы не столкнёмся. Думаю, что и Вы так же».
Письмо В.И. Немировича-Данченко К.С. Станиславскому 28 июня 1905 г., в Сб.: Немирович-Данченко В.И., Избранные письма в 2-х томах, Том 1, М., «Искусство», 1979 г., с. 417-418 и 419-420.