Искусство- и литературоведение
Искусствоведение и литературоведение
НЕзнание аналогов и прототиповНЕзнание аналогов и прототипов
Отсутствие контрольных экспериментовОтсутствие контрольных экспериментов
X
О недостаточности только чувственного уровня познания для художника по Фридриху Шиллеру
«Писатели, более одарённые остроумием, чем умом, и обладающие более вкусом, чем знанием, слишком часто бывают повинны в этом обмане, и читатели, более привыкшие чувствовать, чем думать, проявляют лишь слишком большую готовность простить этот обман.
Вообще опасно давать полную волю вкусу, пока рассудок не проявил себя как чистая способность мышления и мозг не обогатился понятиями. Ибо, так как вкус всегда обращает внимание на форму, а не на сущность предмета, там, где он является единственным судьей, предметные различия вещей по существу теряются совершенно. Развивается полное равнодушие к действительности, и в конце концов всё значение переносится на форму а внешность.
Отсюда - дух поверхностности и игривости, господствующий теперь часто в таких кругах и в таком обществе, которые в других отношениях не без основания славятся своей высокой утончённостью.
Ввести молодого человека в этот круг граций, прежде чем музы отпустят его от себя совершеннолетним, значит неминуемо его погубить, и нередко случается даже, что то, что сообщает внешнюю законченность зрелому юноше, делает незрелого фатом. Содержание без формы есть, конечно, лишь половина достояния, ибо лучшие знания в уме, ни умеющем придать им форму, погребены, как мёртвые сокровища. С другой стороны, форма без содержания есть лишь тень достояния, и никакое искусство выражения ничем не поможет тому, кому нечего сказать.
Итак, если чувство прекрасного, не должно вести нас на этот ложный путь, то определению вкуса подлежит лишь внешний облик, разум же и опыт определяют внутреннее существо. Если высшим судьей становится впечатление, производимое на чувства, и явления соотносятся только с ощущениями, то человек никогда не вырвется из подчинения материи, никогда дух его не прояснится, - словом, он настолько же теряет в свободе разума, насколько даёт чрезмерную волю своему воображению.
Красота оказывает свое действие уже при простом созерцании; истина требует изучения. Поэтому тот, кто ограничивался упражнением чувства прекрасного, удовлетворяется поверхностным взглядом там, где безусловно необходимо изучение, и пытается играть умом там, где требуется напряжение и серьёзность. Ничто не приобретается простым созерцанием; кто хочет добиться чего-то значительного, должен глубоко проникать, тонко различать, многообразно соединять и упорствовать в работе. Даже поэт и художник, несмотря на то, что оба творят лишь в расчёте на созерцательное наслаждение, могут лишь путём утомительного и менее всего приятного напряжения достигнуть того, чтобы их произведения развлекали нас, играя.
Последнее кажется мне также надёжным пробным камнем, посредством которого можно отличить простого дилетанта от подлинного художника-творца. Соблазнительная прелесть всего великого и прекрасного, огонь, которым оно воспламеняет юношеское воображение, кажущаяся лёгкость, с которой оно обманывает чувства, соблазнили уже не одного неопытного взяться за кисть или лиру и излить в красках или звуках то, что живёт в нём. В его голове, подобно возникающему миру, роятся смутные идеи, которые заставляют его думать, что он вдохновлён. Он принимает темноту за глубину, дикость за силу, неопределённость за бесконечность, бессмысленное за сверхчувственное - и как восхищён он своим созданием! Но приговор знатока не подтверждает этой оценки снисходительного самолюбия. Неподкупной критикой он разрушает балаганщину необузданного воображения и освещает ему путь в глубокие рудники знания и опыта, где, скрытый от всякого непосвященного, бьет родник истинной красоты. Если в пытливом юноше дремлет истинная сила дарования, хот поначалу он и усомнится в себе, - однако мужество истинного таланта вскоре побудит его к действию. Если природа создала его для изобразительных искусств, он станет изучать строение человеческого тела под ножом анатома, он спустится в глубины, чтобы правдиво изобразить поверхность, он исследует весь род, чтобы воздать должное отдельному индивиду. Если он рождён поэтом, он прислушивается к звучащему в его собственной груди голосу человеческой природы, чтобы понять бесконечное разнообразие её игры на обширной сцене мира, подчиняет пышную фантазию дисциплине вкуса и трезвым рассудком измеряет берега, среди которых должен кипеть лоток вдохновения. Ему превосходно известно, что лишь из незаметного и малого вырастает великое, и по песчинкам созидает он волшебное здание, единым впечатлением захватывающее и поражающее нас. Если же, наоборот, природа создала его лишь дилетантом, то всякая трудность охлаждает его бессильный пыл, и если он скромен, то он покидает путь, указанный ему самообманом, - а если нет, - суживает великий идеал по малой мерке своих способностей, ибо он не в состоянии расширить их по великому мерилу идеала.
Истинный художественный гений всегда узнаётся но тому, что он, при самом пламенном стремлении к целому, сохраняет хладнокровие, терпение и упорство в отделке частностей, и скорее откажется от наслаждения оконченным созданием, чем нанесет ущерб совершенству. Трудность средств заставляет простого любителя отвернуться от цели; он желал бы, чтобы создание давалось так же легко, как созерцание.
До сих пор речь шла только о вреде, наносимом мышлению чрезмерной чувствительностью к красоте формы и непомерно разросшимися эстетическими требованиями, но гораздо больше значения приобретают эти притязании вкуса в том случае, когда они имеют своим предметом волю; ибо ведь большая разница, препятствует ли чрезмерное влечение к прекрасному лишь расширению наших познаний, или же портит наш характер и доводит нас до нарушения долго. Беллетристический произвол в мышлении есть, разумеется, нечто дурное и влечет за собой затемнение рассудка; но тот же произвол, направленный на требования воли, есть уже нечто пагубное и неизбежно портит сердце. И к этой опасной крайности влечёт человека эстетическая утончённость, ноль скоро он вверяет себя исключительно чувству красоты и делает вкус неограниченным законодателем своей воли».
Фридрих Шиллер, О необходимых пределах применения художественных форм / Собрание сочинений в 7-ми томах, Том 6, М., «Государственное издательство художественной литературы», 1957 г., с. 375-378.
