Гипотеза о детстве и жизни Серена Кьеркегора…
Серён Кьеркегор (Киркегор) родился 5 мая 1813 г. в Копенгагене.
«Отец его, Михаил Киркегор, был человеком глубоко религиозным, и в семье царила религиозная атмосфера, даже с некоторым оттенком суровости. Последнее объяснялось в известной мере обстоятельствами биографии Михаила Киркегора. В молодости, даже скорее в детстве, когда ему было 11 лет, он, оказавшись в трудных условиях (родители, бедные крестьяне, отдали мальчика на работу к пастухам), в отчаянии проклял Бога, и это проклятие всю жизнь тяжёлым грузом давило его, порождая мрачное и подавленное настроение.
Этот факт в биографии отца самим Киркегором был воспринят очень рано: чувство родового проклятия никогда до конца не покидало его. К моменту рождения Серёна, самого младшего, отцу его было 56 лет, а матери (второй жене Михаила Киркегора, на которой он женился после смерти первой жены и которая прежде была служанкой в их доме) - 45.
Это обстоятельство дало некоторым исследователям повод считать, что душевная депрессия, которой впоследствии страдал Серён Киркегор, была вызвана его запоздалым рождением. «Жизненная судьба и духовный облик Серёна Киркегора, - пишет в своем исследовании Август Веттер, - уже были предначертаны тем, что он был сыном старика».
Атмосфера родительского дома в известной степени, конечно, наложила свою печать на Киркегора, видимо, рано духовно и умственно созревшего. Однако в том, что Киркегор слишком рано перестал быть ребёнком, сказался не столько возраст, сколько умонастроение его отца, а также то обстоятельство, что на его глазах умерли почти все его братья и сестры (всего у Михаила Киркегора было семеро детей, а к 1835 г. в живых осталось только двое - сыновья Педер-Христиан и Серён). Отец Киркегора воспринял смерть детей как свидетельство того, что Бог не простил ему тяжкий грех. Отец оказал значительное влияние на Киркегора; в дневниках последнего можно встретить ряд замечаний об отце, о взаимных отношениях отца и сына как о серьёзной нравственной проблеме. «Отец для сына, - писал Киркегор впоследствии, - подобен зеркалу, в котором он видит самого себя».
Напротив, о матери у Киркегора нет даже упоминания; в отличие от отца, жившего напряженной нравственно-религиозной жизнью, эта женщина не оставила сколько-нибудь заметного следа в духовном мире сына, рано созревшего духовно и потому искавшего чего-то большего, чем просто материнская забота. Это обстоятельство показалось некоторым его исследователям весьма важным для понимания самой философской позиции Киркегора. Уже упоминавшемуся выше Августу Веттеру, написавшему о Киркегоре большую и интересную работу «Благочестие как страсть» […]
Анализируя биографию Киркегора, Веттер обращает внимание на тот факт, что Киркегор нигде не упоминает о своей матери, и считает такое умолчание важнейшим аргументом в пользу своей концепции. Ибо молчание, по его мнению, является свидетельством наличия комплекса по отношению к матери; последний, будучи подавленным, загнанным в сферу бессознательного, даёт о себе знать только через умолчание. «У нас, правда, нет никаких «прямых сообщений» об отношении Серёна к матери, однако именно его молчание выдает больше, чем могли бы сделать похвала или жалоба. Не любовь делает его немым, ибо любовь хочет сообщить о себе. Но это не может быть и ненависть, ибо ненависть должна сообщить о себе. Как раз обессиливающее столкновение и короткое замыкание обеих страстей порождает здесь Ничто демонической замкнутости».
Таким образом, уже, по существу, из детского комплекса вырастает основная тема философии Киркегора, которая затем лишь детализируется, обрастает материалом, но не меняется. Именно детство Киркегора и должно, по убеждению Веттера, быть разгадкой всех загадок его жизни и творчества. «За всеми загадками его жизни, которые он заботливо скрывал, лежит одна, первоначальнее и темнее всех остальных, которую ему трудно было осознать и которая поэтому составляет самую глубокую бездну его тайны».
Гайденко П.П., Прорыв к трансцендентному. Новая отнология XX века, М., «Республика», 1997 г., с. 31-34.