Эффект подавления творческой личностью других

Личное присутствие выдающейся творческой личности кого-то вдохновляет, а кого-то наоборот – «отрезвляет» и даже подавляет.

ПРИМЕР. «При забившемся в угол Хлебникове громогласный Маяковский становился тих, робок, застенчив, как девушка».

Нагибин Ю.М., Время жить, М., «Современник»,  1987 г., с. 335.

 

ПРИМЕР. «Песни Окуджавы были знаменем шестидесятников. Истинные шестидесятники - это опальные литераторы и художники, кинематографисты и учёные, это ближайшее окружение академика Сахарова, правозащитники и диссиденты. Они подвергались репрессиям, их вынуждали к эмиграции или загоняли в угол, они никогда к власти не рвались. Их ряды редели, однако если раньше можно было провести границу по принципу: кто продается, а кто - нет, то сейчас эта граница размыта. Многие талантливые люди, ошалев от так называемых рыночных отношений, ударились в чернуху и порнуху, обслуживают власть имущих и нуворишей, изображают из себя пророков, вещают чудовищные глупости, спускают штаны на потеху публике, кривляются по телевизору, и не уставая кричат: «Я гениальный, я знаменитый, меня поют, меня танцуют, я популярен во всех странах, принят в клубы, занесён в справочники...» Но пока был жив Окуджава, при одном только его появлении «гении и знаменитости» начинали заикаться, сбавляя тон, - всё-таки и ежу было понятно, кто есть кто.

Странное дело: человек тихонько в своем углу пощипывал струны гитары, сочинял исторический роман - и этого было достаточно, чтоб его коллеги не теряли остатки разума, совести и что там еще? К вопросу о роли личности в Истории и обществе...»     

Дымарский В.,  Париж. Окуджава. Последние дни (интервью с поэтом поэта Анатолием Гладилиным), «Российская газета» от 09.06.2001 г.

ПРИМЕР. «Однажды, в конце 70-х годов мы шли по Волге из Куйбышева в Тольятти с большой писательской группой, а на палубе сидел и смотрел на Жигулёвские горы, как всегда с грустинкой, Булат Окуджава. Я тогда уже начинал выступать. Причём, если я ездил с писательской группой, я читал со сцены одни рассказы, более, как я считал, утонченные, а эстрадным артистам отдавал другие, те, которые сам читать в то время стеснялся. Артисты, исполняя по телевидению мои монологи, называли мою фамилию. Тогда на палубе Окуджава меня спросил, зачем я пишу для артистов такие пошлости. «Вам бы надо было самому читать то, что вы пишете, и самому выступать». Желая показать, какой я уже дальновидный, несмотря на возраст, я ответил, что просто хочу довести авторские за исполнение моих рассказов до двухсот рублей в месяц, чтобы потом я мог, уже не думая о деньгах, сидеть дома и писать всё то, о чем желаю. Окуджава усмехнулся, ответил, что так не бывает. Он видел многих молодых способных людей. Все, кто думали, что они только раз напишут на потребу, потом уже никогда не могли впредь писать от души. «Эстрада вас может затянуть, если ещё не затянула, - сказал он. - Вы рискуете на всю жизнь остаться обычным эстрадником». Прошло 20 лет, и я понял, что Окуджава оказался прав. Только писатель, уступив своей корысти, предает себя, а военные - тех, кого они должны защищать. Жертвой предательства художника становится душа художника. А жертвой предательства военных - тысячи жизней других людей».

Задорнов М.Н., Этот безумный, безумный, безумный мир…, М., «Аст»; «Астрель»; «Транзиткнига», 2005 г., с. 52.

 


Эффект многократно описан и с другими личностями, но не изучен.